Рыбья Кровь и княжна. Евгений Таганов
в расчет можно было не принимать, там имелись подсказки Шелеста и Фемела, да и сами липовцы особенно к ней не обращались, понимая, что князь потом все может переиначить.
Да и то сказать, его обязанности день ото дня становились все более сложными и противоречивыми. Проведенная перепись показала в Липове три с половиной тысячи населения, не считая стариков и детей. Тут, как ни решай, всегда найдутся обиженные и недовольные; чтобы всех их привести к согласию, и десять лишних умных голов пригодились бы. Прежде свой княжеский долг Дарник видел в трех простых задачах: завести лучшее войско, умело судить человеческие распри и сделать подданных как можно богаче, потому что тогда и он им будет больше нужен – для охраны их сундуков.
У этих правил имелся только один изъян: забирая в свою княжескую казну десятую часть военной добычи и других доходов, удачливый полководец быстрее всех своих приближенных оказывался в долгах – все уходило на разрастающееся войско, обустройство селищ и застав. Иначе было теперь. Превращение всех бездомников в войсковых закупов немедленно принесло в войсковую и княжескую казну несколько тысяч дирхемов, хлебники собрали наконец-то хороший урожай, а впереди предстоял еще первый полноценный сбор подымных податей с укоренившихся селищ и городищ княжества, заметная прибыль капала с ремесленников, купцов, содержателей харчевен и гостиных домов. Словом, в шкурных делах можно было как следует перевести дух и побыть какое-то время с княжной «орлами парящими».
– Как тебе нравятся порубки вокруг Липова? – спросил как-то Рыбья Кровь у жены перед заседанием княжеского совета.
– Мне сказали, что ты нарочно вокруг оставляешь одни пеньки, чтобы далеко видно было и чужая конница пройти не могла.
– Я хочу, чтобы ты на совете спросила меня про них.
Всеслава так и сделала, и Дарник вынес решение, что ближе двух верст от города лес не рубить, а в посаде запретить ставить бревенчатые заборы, только из жердей и досок.
– Забор из жердей пальцем проткнуть можно, – вскинулся хозяйственный Кривонос, чья дворовая ограда напоминала крепостной тын. – А если ночные разбойники?
– Тогда вези бревна за три версты, – бросил ему князь.
В другой раз он попросил Всеславу замолвить слово против нечистот, что выбрасывали прямо на проезды и проходы между дворищами, и повсюду в посаде появились большие бочки, нечистоты из которых золотари потом вывозили за город.
– Почему ты делаешь это через меня? – не понимала княжна.
– Потому что сам я такое предлагать не могу. А ты можешь, – просто сказал он. – И никто тебе слова поперек не скажет.
Так у них и пошло: договаривались и шли в совместную атаку на тиунов и воевод, которые не смели возражать, боясь обидеть князя замечаниями его жене.
Потом Дарник изредка стал рассказывать Всеславе что-то о себе. Больше всего ее поразило, как он сам по свиткам овладел ромейским языком.
– Потому что в детстве я был гораздо умнее, чем сейчас, – объяснил муж.
Ответом ему