Анамнезис-1. Роман. Марк Шувалов
друга прежним – красивым взрослеющим подростком с чертами мужчины, образ которого он и воплотил, представая римским патрицием в современном обличье. Осанка, манеры, властное волевое лицо останавливали любой взгляд. Владелец их отгораживался от окружающих непроницаемой завесой гордой неприступности, но близкие люди ценили мягкость Сережи в общении, прикрытую надменной улыбкой, его глубокую вдумчивость, тонкость вкуса и умение отдаваться дружбе. Рядом с ним всякий ощущал себя под защитой, несмотря на острый взгляд, никому не позволявший пересекать определенной границы. За Сергеем неизменной тенью следовал Ромка. Когда мы азартно окунались в жизнь и в шумных компаниях спорили до утра, рыжий трогательный малыш молчаливо и восторженно слушал наши речи, сидя при своем рыцаре верным оруженосцем. Сергей везде таскал его за собой, и Ромка органично дополнял строгий образ друга своими чистыми глазами, нежными веснушками ребенка и вьющимися локонами цвета красного чая. Нет, решительно нужно заняться поисками Сергея, а заодно увидеть, каким стал его рыжеволосый паж…
***4
Взяв почту и прочитав три слова на открытке, я вздрогнул. «Ромочке от Лизы», – у моей сестры почерк так похож на мамин.
Воспоминания загнали меня в темную комнату, где кружили тени. За окном ветер раскачивал деревья, заставляя их мокрыми мятежными ветвями биться в наши ставни. Свет от фонарей мелькал по поверхностям, блики метались, искажая контуры предметов, искривляя линии, разрывая их. И звуки блуждали здесь, натыкаясь на углы, постанывая, завывая и тонко трепеща в стекле, отделяющем хрупкий уют жилища от ненастья и ночной тьмы. Лето катилось к закату, и эта непогода явилась первым предвестником осени.
Нужно было включить лампу, но я медлил. Свет выгнал бы призраков, создававших волшебство, таинство бесприютности и дождливой бурной ночи, что рвалась сквозь прозрачную преграду окна в темные уголки с книгами и сухими цветами, издающими запах сена. Роскошные букеты оставались в вазах в своей естественной, непричесанной красоте, утрачивая яркость и приобретая прелесть гобеленовых оттенков. Весь дом полон ими, некоторым уже почти три года: столько прошло времени, как мы похоронили маму. Она любила так украшать дом, а теперь вместо нее я набираю в саду измельчавшие астры и взлохмаченные хризантемы, которые высыхают, прихотливо изгибая края лепестков и закручивая листья в спиральки.
Лиза ни дня не задержалась после похорон и обняла меня всего лишь раз – при встрече. Какой пронзительной красотой светилось ее лицо, когда она в крайнем горе принимала соболезнования от друзей и помощь от Сергея, взявшего на себя все необходимые траурные хлопоты и расходы. Удивительно, как мало слов тогда произнесли мы трое.
Лиза пишет редко. Я знаю, чего она боится – моих детских выдумок и клятв жениться на ней, когда мы вырастем. Мама пресекла эти фантазии, строго объявив, что брату и сестре