Дитя среди чужих. Филип Фракасси
тихо сказал Дэйв, молясь зажатым рукам, будто прося о прощении, освобождении от болезненного горя,– пожалуйста, Генри… пожалуйста, очнись.
«Боже правый,– подумал он, шмыгая носом и вытирая слезы усталости и страданий,– как же я устал».
5
Дэйв вымыл руки и подставил их под сушилку, терпеливо ожидая, пока на коже не останется воды. Он не спешил возвращаться в палату Генри, не спешил идти домой или звонить в офис, чтобы свериться с растущим списком клиентов, которыми он пренебрегал последние несколько недель.
Нет, Дэйв просто постоял, высушил руки и поблагодарил непонятно кого за то, что до сих пор находился здесь как посетитель, а не как пациент. У него уже был такой опыт. Несколько лет назад из-за инфекции мочевого пузыря его член горел, как пожарный шланг, гоняющий кислоту. Те две ночи, когда его проверяли и пичкали антибиотиками, были самыми неприятными в его жизни. У него не было ни сил, ни желания их повторять.
Дэйв вздохнул и увидел в зеркале собственное лицо. Под налитыми кровью глазами набухли мешки, виски поседели, лоб прорезало глубокими морщинами беспокойства. Ему казалось, что шея и щеки потолстели, хотя он каждый день по часу занимался спортом перед тем, как пойти на работу. Конечно, его заверили, что с сердцем и холестерином у него все в порядке, но ему все равно не нравился его внешний вид. Мэри всегда говорила, что он похож на Сидни Пуатье; возможно, когда-то так оно и было, но и Пуатье уже стал седым. «Стареют даже красавцы»,– устало подумал он и рассмеялся над собой.
– Старый, тщеславный придурок,– сказал он и снова рассмеялся. Возможно, нехватка сна, давление многочисленных исков и состояние Генри наконец-то свели его с ума. Наверное, так оно и было, и Дэйв надеялся, что возьмет у Мэри парочку таблеток мелатонина, и, может, тогда на пару часов…
Его мысли оборвались от звука громких шагов в коридоре.
Кто-то бежал.
Дэйв замер, а потом взял себя в руки. Открыл дверь в туалет и безвольно смотрел, как мимо проносятся медсестры.
В палату Генри.
«Почему они бегут? – подумал Дэйв и почувствовал, как его колени превратились в желе.– Господи, о боже, почему они бегут?»
6
Генри бродил целую вечность.
По разрушенным пейзажам, по небу, которое меняло цвет с черного на красный, с синего на белый, иногда будто за несколько минут, а иногда – за тысячелетия. Он попробовал вселенную на вкус, познал песню сотворения. Слушал отчаянное пение, пел отчаянные песни, выкрикивал псалмы, молился, поклонялся и просил прощения за себя, за своего отца и за все человечество.
Он провел бесконечность в темноте. Глубокой, теплой темноте. Там были существа, шепчущие демоны, пытающиеся причинить ему боль – и у них это получалось, они очень долго доставляли ему сильную, невыразимую боль. Его пытали, любили, держали… а потом отпускали.
Его мозг сужался; сознание втиснулось в грубую корку суровой реальности, свернулось