Мечта некромантки. Ирмата Арьяр
нонешнюю покажи, – поставив кружку, Рипс требовательно уставился на мою маску, все еще скрывавшую лицо, хотя мы давно забились в свою комнатушку на втором этаже портовой таверны, дрянную и блохастую, как бродячий пес.
Что еще плохо при моей жизни – возвращаться в прежнюю гостиницу, где у нас был приличный номер, мне уже нельзя: рожа перестала соответствовать. А в маске по такому маленькому городишке, где все всех знают до седьмого колена, не походишь. Популярность – замечательная вещь для пополнения кошелька золотом, но очень неудобна для личной жизни и жизни вообще.
– Зеркало дай, Рипс.
Скрипач вытащил из-за пазухи дамское зеркальце в крикливой, инкрустированной лазурью и хрусталем оправе, и я, сняв маску и черный парик, тщательно изучил отражение. Ну и рожа. Чужая, но это не успокаивает – мне же с ней жить теперь. Соломенные вьющиеся волосы, бледная кожа, длинный и тонкий нос, капризные губы сластолюбца и мягкий безвольный подбородок. Интересно, этот аристократ еще жив, или давно сгнил в могиле, разбив сердечко голубоглазой пастушке, согласившейся даже на брак со старым пиратом, пусть и знаменитым?
– И что она в нем нашла, чтобы так любить? – риторический вопрос отражению.
– Бабы-с, – меланхолично отозвался мой спутник, цедя вино мелкими глотками, чтобы растянуть удовольствие. Его дряблая кожа порозовела, в глазах благодушие. – С девицами-то мне все понятно. А вот как ты умудряешься заставить их женишков спокойно отпускать невест?
Вот кто довел меня до нервного тика своими вопросами. Три месяца достает! Но столько дней бродить в паре с одним человеком – счастье для меня. Поначалу я сам от них сбегал сразу после представления и дележа денег – их в первую очередь опасался, пока не привык к этому миру.
– Не так и спокойно отпускают. Кто тут очередных побоев боялся? – улыбаюсь, и взгляд падает в зеркало. А паскудная улыбка у этого моего облика – слащавая и липкая, как медовая патока. Как жить буду с такой физиономией до следующего танца? Да и не всякий танец меня изменит. Неизвестно, как сложатся грядущие день и ночь. И никто во всех мирах не знает, когда в следующий раз найдется сердце, способное хранить мечту живой.
В том и прелесть.
Скрипач допил кружку, но наполнять не стал.
– Пойду, за вещами схожу.
– Лучше посыльного отправь.
– Не доверю я всяким прохиндеям свою любимую!
Это он о спрятанной скрипке так нежно. Его единственная любовь. Где-то я завидовал нищему пропойце – у меня и того не было.
Поверх добротной рубахи Рипс надел нищенский, драный на локтях и подмышками камзол, глянул на окно, за которым бушевала гроза, чертыхнулся и снял с гвоздя шляпу с рваными краями. Натянул ее поглубже, чтобы не унесло ветром и, захватив недопитую бутылку, резко распахнул дверь.
Сколько можно говорить этому склеротику, помнившему без провалов только бесчисленные мелодии и названия вин, – не смей выходить, пока мое лицо открыто!
Я схватился за маску и парик, но надеть не успел, как и спрятать.
И