Неведомый. Анна Аскельд
другие тахери после первого года в Паучьей крепости отращивали волосы обратно, то Кация упорно оставалась лысой. Татуировки змеились по голове – ящерица касалась чернильным языком уголка глаза. Мегрия ей была не по душе, зато местные мужчины нравились куда больше тех, кто жил в империи.
– Есть в варварской крови что-то огненное, – мурлыкала девушка всякий раз, когда ее вытаскивали из чужих постелей.
Рунд не одобряла, но и не осуждала – у каждого свои слабости. Сама она предпочитала крепкую сивую воду и хороший табак. И то и другое дарило самое главное – покой. Напиваясь в конце жатвенного дня, она забывала обо всем, что делала. Бёв возражал и даже пару раз пытался отобрать выпивку. Но Рунд такого порыва не оценила и в непродолжительной борьбе щедро разукрасила лицо друга ссадинами.
– Теперь мы оба одинаково прекрасны. Если для меня и существует искупление, то оно находится на дне бутылки. Не мешай его искать. – И с тех пор Бёв молчал. Только иногда Рунд видела в его взгляде жалость, и это злило даже больше, чем его неуклюжая забота.
Запрокинув голову, Рунд подставила лицо под тусклый солнечный свет. Пение Кации убаюкивало, и Рунд впервые приснился короткий сон, в котором никто не умирал.
– Принес?
Вместо ответа Бёв фыркнул и уронил ей на колени тощий кошель. Присел рядом, отдуваясь, и Рунд увидела спекшуюся в рыжеватых волосах кровь. Была она и на бледных руках – кое-где еще застывала поверх вздутых от напряжения вен. Проследив за ее взглядом, Бёв мотнул головой:
– Не моя. Просто люди здесь не знают слова «дань» – пришлось преподать пару уроков. Как тебе удается слышать мои шаги даже во сне?
– У каждого калеки – свои скрытые таланты.
Кольца оказались потертыми, монеты – мелкими, но это было лучше, чем пустота в карманах. Осмотрев улов, Рунд оставила себе медную воронью печатку, остальное протянула обратно Бёву. Он с любопытством наблюдал за ней, но ни о чем не спрашивал. Вытер потное лицо и улыбнулся.
– Наш мужичок ждет награду. Говорит, что за каждого ворона назначают золотой дук – так ему сказали в городе.
Рунд хохотнула.
– Мозгов у него совсем, видимо, нет. Стали бы мы трясти их сундуки и отбирать эту мелочь, если бы корона так щедро разбрасывалась деньгами. – Она неохотно поднялась следом за напарником. – Скажи Шиму, пусть прекратит отковыривать чужое дерьмо с портков и поскорее приберется. Нам нужны еда и сухие постели, – сказала Рунд, пряча трубку в заплечный мешок. – Но не здесь. Я слишком устала, чтобы сражаться с крестьянами, которые придут ночью с топорами и вилами, жаждая мести.
– Ты всегда можешь обратиться за помощью к отцу. Он не откажет.
Рунд сделала вид, что не услышала Бёва, и, прихрамывая, пошла к столбам. Их установили наспех, недалеко от опушки и деревни – так, чтобы все живые видели мертвых, а мертвые – живых. Обугленные останки воронов выглядели жалко, воняло паленым волосом и пережаренным в очаге мясом.