Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник). Мэри Рено
которого никогда не изображают живописцы. Нежное бледное создание, ради которого герои десять лет сражались у Трои.
Александр лег рядом с ней. Юная и испуганная, будет благодарна ему за неторопливость и нежность; им нет нужды спешить. Ее рука, ледяная от страха, медленно поползла вниз по его телу: нерешительная, неопытная, вспоминающая наставления. Недостаточно было подослать ее, чтобы проверить, мужчина ли он; этому ребенку велели помочь ему. Александр понял, что ласкает ее с невероятной бережностью, как новорожденного младенца, чтобы спасти от своего гнева на мать.
Александр взглянул на лампу, но задуть ее, чтобы потом стыдливо, неловко возиться в темноте, было бы своего рода поражением. Его рука лежала на ее груди: крепкая, коричневая от загара, исцарапанная горной куманикой. Какой хрупкой выглядела девушка; даже крепкий поцелуй оставил бы на ней синяки. Она спрятала лицо у него на плече. Без сомнения, ее заставили, она не хотела этого. Что ждет ее, если она потерпит неудачу?
А в лучшем случае, думал Александр, что будет с ней в лучшем случае? Ткацкий станок, брачное убранство, постель, колыбель, дети, глупая болтовня у очага, глушь, беспощадная старость и смерть. Никогда не узнает она прекрасных страстей, обручения с честью, огня с небес, который ярко вспыхивает на алтаре, когда страх побежден. Александр приподнял ее голову, всмотрелся в лицо. Для этой пропащей жизни, для существа, глядевшего на него нежно-синими глазами, беспомощно и ожидающе, была сотворена человеческая душа. Зачем так устроено? Он содрогнулся; сострадание пронзило его, как огненное жало.
Он думал о павших городах, пылающих стропилах домов, о женщинах, бегущих из огня, как бегут крысы и зайцы, когда последний ряд пшеницы валится под серпом жнеца и мальчишки ждут с палками наготове. Он вспомнил мертвые тела, которые оставляли за собой те, кому право победителя на соитие, удовлетворившее бы и диких зверей, казалось недостаточным. Они должны были отомстить за что-то, утишить ненасытную ненависть – возможно, к самим себе, возможно, к тому, чье имя они не смогли бы назвать. Рука Александра осторожно искала раны на ее гладком теле, стоявшие у него перед глазами; но тело было невредимо, она ничего не поняла. Он поцеловал девушку, стараясь ободрить. Теперь девушка дрожала меньше, зная, что не будет изгнана. Он взял ее осторожно, с великой бережностью, думая о крови.
Чуть погодя она осторожно приподнялась, решив, что он заснул, и хотела выскользнуть из постели. Но Александр просто задумался.
– Не уходи, – сказал он. – Останься до утра.
Он был бы рад спать в одиночестве, не стесняемый этой чужой нежной плотью, но зачем отправлять ее на допрос в такой час? Девушка не плакала, хотя и была девственницей, только передернулась от боли. Конечно, как же нет? Она должна представить доказательство. Александр был зол на мать, подвергшую всему этому невинного ребенка. Никто из богов не захотел ему открыть, что девушка переживет его на пятьдесят