Бодлер. Вальтер Беньямин
target="_blank" rel="nofollow" href="#n_141" type="note">[141].
На Женевском озере Диккенс меланхолично вспоминает Геную, где у него было две мили освещенных улиц, по которым он мог блуждать ночью. Позднее, когда пассажи стали вымирать, а фланерство вышло из моды и газовый свет уже не казался столь благородным, последнему фланеру, печально двигавшемуся по пустому пассажу Кольбер, казалось, что дрожащий огонь газового рожка означал всего лишь то, что само пламя опасается, как бы в конце месяца не кончились деньги на его оплату[142].
В то время Стивенсон сочинил свой плач по исчезающим газовым фонарям. Стихотворение повторяет ритм движения уличного фонарщика, зажигающего фонарь за фонарем. Сначала этот ритм контрастирует с равномерной рассеянностью сумерек, затем – с тем жестоким шоком, который испытывают города, одним махом оказывающиеся в сиянии электрического освещения. «Этот свет должен падать лишь на убийц и государственных преступников либо освещать коридоры в сумасшедшем доме – ужас, ужас, вот что он внушает»[143].
Есть основания полагать, что газовое освещение довольно поздно стало восприниматься столь идиллическим образом, подобно тому, как это отражено в эпитафии Стивенсона. Прежде всего, об этом свидетельствует разбираемый текст По. Едва ли можно описать воздействие этого света в более мрачных тонах: «<…> лучи газовых фонарей, вначале с трудом боровшиеся со светом угасающего дня, теперь сделались ярче и озаряли все предметы своим неверным сиянием. Все вокруг было мрачно, но сверкало подобно черному дереву, с которым сравнивают слог Тертуллиана»[144][145].
«В доме, – можно прочитать у По в другом месте, – газовое освещение совершенно неуместно. Его мерцающий, резкий свет оскорбляет взор»[146].
Мрачной и рассеянной, подобно свету, в котором она движется, предстает и сама лондонская толпа. Это касается не только черни, выползающей ночью «из своих нор»[147].
Класс достаточно состоятельных служащих описывается у По следующим образом: «У каждого намечалась небольшая лысина, а правое ухо, за которое они имели привычку закладывать перо, презабавно оттопыривалось. Я заметил, что они всегда снимали и надевали шляпу обеими руками и носили свои часы на короткой золотой цепочке добротного старинного образца»[148].
К непосредственности зрительного впечатления По в своем описании не стремился. Единообразие, которому подчиняется мелкий буржуа в силу своего присутствия в толпе, преувеличено; его шествие готово превратиться в униформированное. Еще более удивительно описание манеры движения толпы. «У большей части прохожих вид был самодовольный и озабоченный. Казалось, они думали лишь о том, как бы пробраться сквозь толпу. Они шагали нахмурив брови, и глаза их перебегали с одного предмета на другой. Если кто-нибудь нечаянно их толкал, они не выказывали ни малейшего раздражения и, пригладив одежду, торопливо шли дальше. Другие – таких было тоже немало – отличались беспокойными движениями и ярким румянцем. Энергично жестикулируя,
См. Louis Veuillot. Les odeurs de Paris. Paris, 1914. P. 182.
Robert Louis Stevenson. Virginibus Puerisque and other papers. London. P. 192 («A plea for gas lamps»).
Poe. Nouvelles histoires extraordinaires, op. cit. P., 94.
Слог Тертуллиана – Тертуллиан, Квинт Септимий Флоренс (155/165 Карфаген – после 220 н. э., вероятно, там же), христианский теолог и писатель, основатель и один из крупнейших представителей латинской патристики. Выработав свой особый стиль письма, он стал зачинателем церковной латыни. Его труды изобилуют яркими запоминающимися фразами, оригинальными афоризмами, смелой игрой слов, остроумием, сарказмом, в них много слов его собственного изобретения и целые потоки инвектив против оппонентов.
Poe. Histoires grotesques et sérieuses. (Charles Baudelaire. Oeuvres complètes. T. 10.) Paris, 1937. P. 207.
Poe. Nouvelles histoires extraordinaires, op. cit. P. 94.
Рое. Nouvelles histoires extraordinaires, op. cit. P. 90–91.