Бодлер. Вальтер Беньямин
человека в клоуна-эксцентрика. Люди ведут себя у По так, словно они в состоянии выполнять только рефлекторные движения. Эти действия предстают еще более лишенными человеческих свойств из-за того, что у По упоминаются только люди. Если толпа останавливается, то это происходит не из-за того, что ей мешают экипажи, – о них нет ни слова, – а из-за того, что путь ей преграждают другие толпы. В человеческой массе такого рода расцвет фланерства был невозможен.
В Париже времен Бодлера дело до этого еще не дошло. Паромы еще пересекали Сену в тех местах, где позднее пролегли мосты. В год смерти Бодлера одному из предпринимателей еще могло прийти в голову пустить по городу для удобства состоятельных горожан пять сотен паланкинов. Еще были популярны пассажи, в которых фланер мог забыть об экипажах, теснивших на улице пешеходов. Были прохожие, врезавшиеся в толпу, но были еще и фланеры, которым нельзя было обойтись без своего поля действия, без приватного пространства. Фланер – праздношатающаяся личность, в этом его протест против разделения труда, обращающего людей в специалистов. Точно так же протестует он и против их деловитости. Году в 1840-м хорошим тоном считалось выгуливать черепах в пассажах. Темп, заданный черепахой, вполне подходил фланеру. Будь его воля, то и прогрессу пришлось бы освоить черепаший шаг. Однако последнее слово осталось не за ним, а за Тейлором[154], провозгласившим лозунг «долой фланерство»[155].
Кое-кто стремился заранее получить представление о будущем. Как писал в 1857 году Ратье в своем утопическом сочинении «Paris n'existe pas» [«Париж не существует»], «фланер, которого можно было прежде встретить на улице и перед витринами, этот ничтожный, никчемный, вечно глазеющий тип, обуреваемый дешевыми страстями и не ведающий ничего, кроме мостовой, фиакров и газовых фонарей, <…> превратился теперь в земледельца, винодела, занялся выработкой льна, производством сахара, изготовлением стальных изделий»[156].
Продолжая свои блуждания, человек же толпы под вечер оказывается в еще открытом универсальном магазине. Там он как рыба в воде. Существовали ли во времена По многоэтажные магазины? Как бы то ни было, По пишет, что пребывающий в вечном движении прохожий ходил по магазинам «в течение полутора часов». «Он заходил во все лавки подряд, ни к чему не приценивался, не произносил ни слова и диким, отсутствующим взором глядел на все окружающее»[157].
Если пассаж – классическая форма интерьера, каким представляется фланеру улица, то его деградированной формой является универсальный магазин. Универсальный магазин – последнее прибежище фланера. Если сначала улица стала для него интерьером, то теперь этот интерьер стал для него улицей, и он принялся блуждать по лабиринту товаров, как прежде блуждал по городскому лабиринту. Замечательная особенность рассказа По заключается в том, что он объединяет и самое раннее описание фланера, и символ его конца.
Жюль Лафорг[158] сказал о Бодлере, что тот первым заговорил о Париже как «осужденный
Тейлор, Фредерик Уинслоу (1856–1915) – американский инженер, предложивший систему организации промышленного производства на принципе максимальной рационализации и интенсификации труда.
Georges Friedmann. La crise du progrès. Esquisse d'histoire des idées 1895–1935. 2e éd. Paris, 1936. P. 76.
Paul-Ernest de Rattier. Paris n'existe pas. Paris, 1857. P. 74–75.
Nouvelles histoires extraordinaires, op. cit. P. 98.
Лафорг, Жюль (1860–1887) – французский поэт-символист, в творчестве которого трагизм мироощущения сочетался с «дендизмом» и иронией буффонады.