Белый негр. Поверхностные размышления о хипстере. Норман Мейлер
лагерях вследствие безжалостного противостояния конвульсирующих супердержав, выстроенных на вечных и неразрешимых противоречиях несправедливости, то становится очевидным, что вне зависимости от того, насколько ущербный и извращенный образ человека представляет созданное им общество, оно тем не менее остается его творением, его коллективным детищем (по крайней мере коллективным детищем его прошлого), и коль скоро общество настолько кровожадно, имеем ли мы право игнорировать самые ужасные стороны человеческой природы?
Хуже того. Едва ли кому достало смелости сохранить индивидуальность, сохранить свой собственный голос, поскольку времена, когда человеку достаточно было быть радикалом для того, чтобы иметь возможность самодовольно причислять себя к элите, безвозвратно канули в Лету. Каждый понимал, что, выражая несогласие, он отдает в заклад собственную жизнь, и на очередном витке социальных потрясений эту закладную ему могли предъявить в любой момент. Неудивительно, что это были годы, проникнутые духом депрессии и конформизма. Американская жизнь каждой своей порой источала смрад страха, и все мы сообща страдали упадком духа. Одинокая отвага одиночек – вот те единственные, за редкими исключениями, проявления человеческого мужества, свидетелями которых мы становились тогда.
Именно на этом безрадостном фоне и зародился феномен американского экзистенциалиста – хипстера, человека, осознающего, что коль скоро общество вынуждено жить в страхе перед мгновенной гибелью в ядерной войне, сравнительно быстрой смертью от рук государства, выступающего в роли l’univers concentrationnaire[12], или же, в противном случае, обречено на медленное умирание под воздействием удушающего всякий творческий или бунтарский порыв конформизма (навряд ли программы по борьбе с раком будут спешить с изучением степени вредоносного влияния конформизма на человеческий разум, сердце и печень), и если удел человека двадцатого века – жить в обнимку со смертью смолоду и вплоть до преждевременно приходящей старости, то единственным достойным ответом будет принять предлагаемые смертью условия игры, воспринять ее как непосредственную ежеминутную опасность, устраниться от общества, отказаться от своих корней и отправиться в неизведанное, отдавшись воле бунтарских императивов собственного Я. Одним словом, неважно, преступна жизнь или нет, единственный выход заключается в том, чтобы поощрять в себе психопата, погружаясь в те области опыта, где безопасность становится синонимом скуки, а значит – болезни, где существование возможно только в настоящем, в одном бескрайнем настоящем без прошлого и будущего, без планов и воспоминаний, где нужно жить до последнего предела, когда будешь окончательно разбит, где нужно использовать всю энергию для преодоления великих и малых кризисов духа, а также тех непредвиденных ситуаций, которые возникают во множестве с каждым новым днем, где нельзя тормозить, потому что иначе неизбежно перестанешь ловить волну. Незаявленная
«Концентрационный мир». В данном случае Мейлер использует в качестве термина название книги Давида Руссе (1912–1997) – французского писателя и публициста и общественного активиста левых взглядов, прославившегося также серией разоблачительных очерков о советской лагерной системе.