Внучка берендеева в чародейской академии. Карина Демина
Я вдруг поняла, что сейчас Арей уйдет.
А я остануся одна, с учебником… и нужна мне самой, без него, этая наука?
– Извини, пожалуйста, за то, что я… – Вязкие слова, и не такие вежливые, какими должны быть. Со словами мне управляться куда тяжелей, нежели с деревянною палкою, которую наставник повадился совать, требуя представить, будто бы это не палка вовсе, а меч. – За то, что едва тебя не убила.
– Я сам виноват.
Ответил.
И взгляд отвел.
– Ты меня спас.
Кивнул.
Потом мотнул головой:
– Не я. Кирей. Моих силенок не хватило бы… а он…
Смолк.
– Ты поэтому уйти хочешь?
На лице Ареевом красные пятна полыхнули.
– Мне не место рядом с тобой.
– Тебе так дядька твой сказал?
– Он прав. Я… могу уничтожить твою репутацию.
– Чего?
– Зослава. – Арей вздохнул тяжко и потер переносицу. – К тебе уже приглядываются… примеряются… и ты хотела выйти замуж? Ты выйдешь. Боярынею станешь, коль будет твое на то желание… а я… я не та компания, которая подходит для молодой незамужней девушки. Думаешь, никто не видит, что я сюда хожу? И что после скажут?
Вестимо, что… соврут аль придумают, на придумки, небось, сплетники горазды. Только мне ль бояться злого слова?
– Присядь, – попросила я Арея. – Будь гостем в доме моем…
И пускай комната сия вовсе не дом, однако же не посмеет он отказать в этакой просьбе. Негоже гостям хозяев обижать.
Присел.
Спина прямая, глядит перед собой.
Руки в кулаки стиснул.
Злится? Или переживает… хороший он, хоть и азарин наполовину, да привыкла я к азарам, видать, ежели факта оная не вызывает в душеньке моей ни гнева, ни иной какой эмоции.
Я же на стол застлала скатерочку белую, которую самолично вышивала васильками да маками. Ладне получилось. На скатерочку и чайник поставила, высокий, заговоренный. Чай в нем долгехонько оставался горячим.
Чашки звонкие.
Варенье малиновое, сладкое. Меду…
– Не побрезгуй, гость дорогой, угощением…
– Прекрати, – сквозь стиснутые зубы произнес Арей.
Сушки.
И пряники, Хозяином принесенные, жалел он меня, страсть, вот и баловал. А я ему отдаривалась, когда рубашечкою, из лоскута скроенною, когда сапожками вязаными. Домовые, они что дети малые, всякое обновке рады, лишь бы с душою была. Мой-то некогда объяснял, что оттого и не важен им ни фасон, ни размера, что не самую вещь они примеряют, но намерение, с которым ее делали.
– Возьми. – Я самолично наполнила чашку духмяным травяным отваром. – И скажи мне, Арей, чем обидела я тебя.
– Ничем, Зослава.
– Тогда отчего ты думаешь обо мне так… дурно?
Он вздохнул.
– Ты не понимаешь…
– Не понимаю, – охотно согласилась я. – Объясни мне, дурище, отчего это все вдруг разом переменилось?
Чашку он принял. Аккуратно на ладонь поставил, а я приметила,