Внучка берендеева в чародейской академии. Карина Демина
от матери, я теперь вот вижу ее, гибкую, сплетенную будто бы из синей пряжи. И в бабке она есть, пусть голос ее и слаб, как и голос ветра. Земля – дедова стихия, и не стихия даже, но он, берендей, дитя ее, плоть от плоти. А вот огонь – отцов.
Наследие.
И даром такого наследия не надобно… а он уже еле-еле теплится, руку протяни, надави, и погаснет… и к лучшему, может. На кой мне огонь, с которым я сладить не умею? Земля ведь останется. И вода… ветер и тот, пусть с неохотой, но отзовется, коль сильно уж прогоню.
Держу я огонь в ладони.
Греет.
Ластится к пальцам, смирнехонький…
…а отца я помню слабо.
Матушку, ту хорошо. Запах ее сладкий. И голос. И смех, от которого окна в доме дребезжали… и деда вот помню тоже, как на плечи сажал и была я выше всех! Разве что конек с крыши поглядывал снисходительно, но и то… помню, как в лес водил, учил слушать землю и травы…
А отца вот нет.
Ведь было же… что было?
Красный платок с ярмарки привезенный. И бусы крупные, круглые, из бусин расписных. Два дня носила, не сымая, а после нитка порвалась, и так неудачно, во дворе… там аккурат трава росла, а в ней не только слепота куриная, но и крапива пряталась, да такая жгучая, чуть тронь – и пойдут по коже волдыри.
От обиды я разревелась.
Хороши были бусы! Ни у кого из девок не было, а отец сказал, что горе это – не горе вовсе… и сам по траве ползал, бусины собирая. И крапивы не боялся…
А потом сидел и нанизывал на нить другую, крепкую, вощеную.
Улыбку его помню, чутка кривоватую. Нос острый, с горбинкой…
…еще помню, как меня Андрейка, старший старостин сынок, за косы оттаскал, на спор… а отец ему розгою да по заднице переехал, и не забоялся со старостою спорить.
Как с дедом старую березу пилили… и сенокос тоже. Руки на рукояти косы, и ее тоже, блестящую, выглаженную этими руками до гладкости неимоверное. До сих пор в сарае висит, ждет руки умелой. К бабке не единожды мужики подходили, чтоб продала, уж больно справная она, да только бабка наотрез отказывалась.
Она и косы пожалела… а я от этакого дара сама едва не отказалась.
Подняла ладонь.
Коснулась огонька в ней губами, подула легонько.
Не надо.
Не уходи… не бросай меня вновь… я буду бережно с тобою обращаться.
Кто я?
Зослава.
Искра от искры.
Лист от древа. Капля от ручья студеного. Ветра толика… силы, даренной предками, едва не потерянное по глупости девичьей. И ныне не пугает больше сила.
Совладать с нею?
Разве ж можно? Она не конь норовистый, который без узды понесет. Она – это я… а с собою совладать просто.
И сложно.
Я открыла глаза.
– Здраве будь, Зослава. – Архип Полуэктович больше не улыбался. – Вижу, справилась с собой?
– Не знаю. – Во рту было сухо… и губы, небось, потрескались.
– Справилась. – Он встал и руку поднял. – А теперь