Кровь и сахар. Лора Шепард-Робинсон
ему приходится ступать очень осторожно и маневрировать между торговцами с Бродвея и людьми со Стрэнда, а также между городом и военно-морской верфью. Каждый раз, когда что-то на верфи пропадает, Адмиралтейство сразу показывает пальцем на Дептфорд.
– Кажется, быть здесь магистратом – неблагодарная работа.
Брэбэзон как-то странно улыбнулся:
– Я уверен, что есть свои плюсы.
Мне хотелось задать еще несколько вопросов, но дверь в обеденный зал распахнулась и вошел молодой человек в парике из конского волоса. У него было худое красивое лицо, бархатные зеленые глаза горели от возбуждения. Я сразу же узнал его – это он показывал мне на днях столик, за которым сидел Чайлд. Он рассеянно кивнул мне и обратился к хирургу:
– Он зовет вас, сэр. Вы подойдете?
Брэбэзон уже поднимался из-за стола.
– Мой пациент, – объяснил он мне. – Парень со сломанной ногой. За ним ухаживают миссис Гримшоу и ее сын. Мне очень жаль прерывать наш разговор, капитан Коршэм. Может, продолжим в следующий раз?
Я ответил, что буду только рад, мы поклонились друг другу, и они ушли. Заканчивая ужин, я думал о нашем разговоре. Если бы не моя цель и не его участие в работорговле, я наслаждался бы обществом умного и учтивого Брэбэзона. Хотя я почувствовал сдержанность, когда спрашивал, кто напал на Тэда на причале.
Хирург, использующий тиски для пальцев. Типичный дептфордский парадокс. И очередное напоминание: нельзя никому доверять.
Глава четырнадцатая
После наступления темноты трущобы в районе причалов и верфей вызывали тревогу. Лабиринт узких улочек, спускавшихся к реке, состоял из борделей и дешевых пивных, полуразвалившихся и ветхих домов. Мансарды нависали над головой, закрывая ночное небо и эхом отражая звуки жизни Дептфорда. Мужчины разговаривали пьяными голосами и смеялись. Любовники выясняли отношения или совокуплялись, не обращая ни на кого внимания. Где-то на верхних этажах какой-то ирландец пел о доме, а женщина кричала, чтобы папистский ублюдок заткнулся.
Как Чайлд и предупреждал, моя военная форма вскоре привлекла внимание некоторых представителей низших слоев города. Мне пытались перекрыть дорогу проститутки, явно зараженные сифилисом, из тени за мной наблюдали чьи-то еще глаза. Какое-то время за мной шли двое мужчин, тяжело и громко ступая, пока я не показал им свой меч и пистолет. Тогда они отстали, но я все равно не терял бдительности, следил за каждым шорохом и мелькающими в темноте силуэтами.
Я искал таверну, в которой могли бы пить моряки с невольничьих кораблей, и нашел такую рядом с набережной. Таверна называлась «Черная голова», на вывеске был изображен мальчик-африканец в рабском ошейнике.
В зале меня встретила такая смесь пота и дешевого вест-индского табака, что у меня заслезились глаза. Помещение было забито суровыми мужчинами, которые много пили, и их шлюхами. Они говорили с акцентом, характерным для Льюишема и Дептфорда: смесь грубого кокни [27] из Восточного Лондона и так называемого широкого кентского
Кокни – один из самых известных типов лондонского просторечия.