Запретная любовь. Халит Зия Ушаклыгиль
угол, за креслами, где взволнованно ждал и наблюдал за выпадами преследователя. Когда происходил выпад, он с криком принимался снова носиться по холлу.
Нихаль вышла из комнаты и серьёзным голосом крикнула Бюленту:
– Бюлент! Хватит уже, снова вспотеешь. Виноват тот, кто тебя дразнит!
Это был открытый выпад в сторону Бехлюля. Нихаль не смотрела на него. Дома они, брат и сестра, были врагами. Нихаль три дня не разговаривала с ним после ужасной ссоры из-за его слов про шляпку мадемуазель Де Куртон.
Увидев её, Бехлюль остановился, смочил языком, высынутым из-за зубов, тонкие светлые усы, и искоса посмотрел с усмешкой. Когда Нихаль схватила Бюлента за руку и повела наверх, Бехлюль почесал кончик носа и крикнул вслед:
– Моё почтение мадемуазель Де Куртон.
Потом добавил, растягивая слоги:
– И симпатичным цветам на её красивой шляпке…
Нихаль не ответила. Такой насмешки всегда хватало для многочасового скандала, но на этот раз она ограничилась тем, что приятно скривила губы и выразила этим то, что хотела. Они с Бюлентом, которого она держала за запястье, бегом поднималась по лестнице. Бюлент чувствовал неудержимый прилив свежих сил, дёргался в руке сестры и прыгал по ступенькам. Когда пришли наверх, он освободил запястье и начал радостно бегать в холле, как жеребёнок, вдруг оказавшийся свободным. Несрин зажигала свечи в люстре и встала на стул, чтобы дотянуться до них. «Ах, мой генерал, если ты толкнёшь меня, я упаду» – сказала она. Бюлент не ответил. Увидев Бешира, который тихо поднялся наверх за ними, он подбежал к нему, маленькими руками дотянулся до пояса и обнял изящного худого четырнадцатилетнего эфиопа, юность которого усиливала изящество невинности. Он просил, умоляя раскосыми глазами, которые так нравились Пейкер, и ожидал согласия Бешира, томное, тонкое лицо которого вызывало желание поцеловать его: «Давай снова поиграем, помнишь, как мы бегали в прошлый раз! Ну же, Беширчик, ну же!» Он просил, забравшись на него и пытаясь подняться выше, чтобы задушить поцелуями лицо, которое уже немного желало согласиться. Взгляд Бешира был прикован к плафонам люстры, которые зажгла Несрин, он смотрел на Нихаль, вспоминавшую, для чего она поднялась наверх; ждал от неё приказа, небольшого сигнала.
Покорный взгляд на Нихаль, счастливый тем, что ему позволяли дышать, получать приказы и участвовать в её жизни бросал душу этого бедного существа к ногам молодой девушки.
Вдруг Нихаль вспомнила и сказала себе: «Мадемуазель!» Несрин закончила работу наверху и теперь со свечой в руке опаздывала спускаться вниз; она сказала Бюленту, который принёс Беширу освободившийся стул: «Но, мой генерал, мне нужен этот стул, я ещё буду зажигать люстру в холле внизу», и выглядывала, чтобы главным образом посмотреть на игру. Нихаль прошла мимо. Из двери холла она вышла в коридор к спальням, и постучала в дверь третьей комнаты.
Каждый раз, переодев детей после прогулки, мадемуазель Де Куртон закрывалась у себя в комнате и оставалась там несколько часов, чтобы помыться и переодеться.