Книга царей. Александр Жигалин
ли? А может, потому что идеальная? По смыслу подходит».
То, что пластина была сделана из чистого золота, не вызывало сомнений. Голова вновь пошла кругом.
Знакомство со львом продолжалось минут пять, после чего Звягинцев, оставив футляр открытым, взял в руки вторую коробочку. И вновь – прикосновение указательного пальца к спрятанной под бархатом кнопке.
Перед глазами предстал узор непонятной формы. Орнамент отличался изящной тонкостью линий, которые, переплетаясь, образовывали что-то похожее на цветок.
Константин Дмитриевич вынул вещь и прикинул, сколько та может весить. Не поняв, что она собой представляет – брошь или что-то другое – вернул цветок на место.
На крышке была надпись – «Арабский цветок». «Где-то я эту хрень уже видел», – подумал Звягинцев. Попытка вспомнить, где, успехом не увенчалась, и майор был вынужден перейти к изучению следующих двух футляров.
В обоих хранились кресты.
Разные по форме, размеру и по весу, они выглядели настолько изящными, что Звягинцев не мог оторвать глаз. Особенно поражал крест Лазаря Богши, выполненный полоцким мастером (так гласила надпись на футляре).
Необычный по оформлению, с птицами и кружевами, он был похож на символ счастья.
Другой являлся настоящим крестом, о чем свидетельствовала надпись на крышке. Оба предмета были выполнены из чистого золота. По возрасту крест Богши на сто лет моложе собрата. Четырнадцатый век – так было указано на коробке. Второй появился на свет в тринадцатом.
Нерасекреченным оставался последний футляр, который был больше других по размеру. Не открывая его, Звягинцев оценил вес коробки, потряс ее, осмотрел днище, но не нашел ничего, что могло бы дать хоть какую-то информацию.
«Ну что, дружище! Пришло время пролить свет на прошлое», – обращаясь к футляру как к живому существу, произнес майор.
Коробка оказалась настоящим сундуком с сокровищами, так как была до отказа набита золотыми монетами. Каждую из них украшал профиль человека со скипетром и державой в руках,
«Монеты времен Ивана Грозного», – успел подумать Звягинцев и даже протянуть руку, чтобы взяв одну, рассмотреть на свету.
Звонок в дверь заставил вздрогнуть. Прикрыв коробку крышкой, Звягинцев напрягся.
Вместо звука открываемого замка, по другую сторону двери прозвучал возглас: «Эй! Есть кто в доме? Если есть, откройте!». Спустя минуту, показавшейся Звягинцеву вечностью, раздались шаги спускающего по лестнице человека.
Полминуты страха. Зато какого! В кровь поступила такая доза адреналина, что майор готов был на четвереньках ползти до балкона, чтобы спускаться по водосточной трубе – лишь бы не слышать ни стука, ни звука шагов, от которых в ушах стоял колокольный звон.
––
– Вспугнет! Гадом буду, вспугнет, – проговорил Черкашин, стараясь не упустить ничего, что происходило на экране.
– Будешь, – произнес Мостовой, – если не отпустишь мои плечи.
Матвей посмотрел на руки. Вместо спинки