Красный дом. Роз Уоткинс
они даже не выходят меня встретить. Прошло восемь лет, они должны знать, как мне было тяжело сюда приехать.
Я берусь за ручку двери, толкаю ее, и она открывается. Я в коридоре. На меня накатывают воспоминания. Они кричат друг на друга в кухне. Я падаю на колени, когда узнаю, что они думают обо мне, на что я, по их мнению, способна. Затем я быстро пакую чемодан, побросав в него слишком много трусов, но не положив носки, и выбегаю из дома, не зная, куда мне идти, я просто хочу убраться подальше от этого дома. Подальше от них. Я больше никогда сюда не приезжала, до этой минуты.
Я иду по коридору к кухне. Там кричат, и у меня опять начинает крутить живот, точно так же, как в прошлом. Я подхожу немного поближе и останавливаюсь перед дверью.
Мужской голос, расстроенный:
– Это глупость несусветная! Она не могла так поступить!
Женский голос бормочет что-то о том, что это можно оспорить.
Я толкаю дверь.
Мужчина ходит вокруг стола и хмурится. Дядя Грегори. Еще когда я была ребенком, он как-то травмировал позвоночник и поэтому редко садится. Он останавливается и смотрит на меня. Похоже, он не рад меня видеть, но натянуто улыбается и говорит:
– Здравствуй, Ева. Так здорово, что ты приехала нас навестить.
Сами слова приятные, но он раздражен. А учитывая, сколько времени мы не виделись, мало приятного. Интересно, из-за чего они спорили.
– Я рада быть здесь, – говорю я, но на самом деле это не так.
Кухня, как всегда, в полном порядке, сверкает чистотой и отполированными поверхностями. Всем своим видом напоминает о том, как неловко мне раньше было просто от того, что я существую, как я не могла не оставлять крошки и разводы на этих отполированных поверхностях. Белые статуэтки все еще стоят на комоде, на них ни пылинки, одной не хватает. Я вспоминаю, как в детстве это место вызывало у меня приступы клаустрофобии. Я чувствовала себя гораздо комфортнее в Красном доме в окружении болота и дикой природы.
Женщина склоняется над разделочным столом, режет большим ножом что-то похожее на батат. Высокая и худая, с длинными рыжими волосами. Она поворачивается и восклицает:
– Боже! Ева! Как мило! – Она подходит ко мне, обнимает, но продолжает держать в руке нож, и от этого я нервничаю. От нее пахнет медом и фрезиями. – Боже, сколько времени прошло!
– Я рада вас видеть, – говорю я, но уже начинаю нервничать. Что они теперь обо мне подумают? Я им понравлюсь больше, чем раньше?
Создается впечатление, что между нами негласное соглашение. Мы не станем говорить про инцидент с Нейтом Армитеджем, который по сути положил конец нашим отношениям и стал причиной моего бегства отсюда. Они поверили в жуткие вещи обо мне, не поддержали меня, как должна была бы поддержать семья, как, я знаю, поступила бы моя настоящая семья. Ясно, что не будет никаких извинений или попыток что-то исправить.
– Случившееся с Пегги так ужасно, – говорит Делла, а я гадаю, рассказал ли ей Грегори, что я знала: с Пегги что-то было не так, но