Зеркало. Дамир Губайдуллин
резко заскрипела тормозами, остановившись у железнодорожного вокзала. Уже вечером, с наступлением сумерок, здание покрылось типично осенней серостью. Непрекращающиеся дожди окутали его в темные, угрюмые тона, а стекающие капли и сырой, пронизывающий ветер погружал снующих мимо прохожих в глубокую депрессию, заставляя сильнее кутаться в теплые куртки и шарфы. Осень входила в полный цикл – еще чуть-чуть, месяц-полтора, и ливни прекратятся. Лужи начнут покрываться тонкой коркой. Затем – сухой, холодный ветер – предвестник зимы. А затем – снег. Первый. Всегда неожиданное и всегда радостное событие.
Нуреев оставил машину у здания, а сам двинулся дальше, дворами, лавируя между бесконечными точками с едой и одеждой. У вокзала разбили стихийный рынок, кричали продавцы, у памятника первому губернатору голосили таксисты, указывая на покрытые грязью машины – мыть их в такую сырость не было никакого смысла. Где-то в стороне вяло курили сотрудники транспортной милиции. Опять-таки в серой, форменной одежде, поигрывая резиновыми дубинками. В воздухе разящие пахло чебуреками, которые жарили тут же, в ларьке, на масле. У входа на другой рынок, уже дальше, Нуреев зачем-то оглянулся. Будто кто-то следил. Показалось? Или нет?
***
– О, Нур! – Радостно поприветствовал его Литовец у ларька с чебуреками. Свежаявыпечкапахла растительным маслом и каким-то пережаренным мясом. По ладони бывшего напарника стекал жир. Вытерев руки о кожаную куртку, молодой человек обнял друга. – Здорово, старый. Как сам?
– Нормально. Мне ехать надо, у тебя предложение какое-то было? – Поежился от холода Нуреев, оглядывая толпу вьетнамских продавцов напротив. Один ел такой же чебурек, как у Литовца. Второй стриг ногти на ногах, прямо на виду у всех. Как же их тут было много, и каждый говорил, говорил, говорил на своем. На выходе Нуреев обычно радовался – тишина. Наконец-то. И много большеглазых, вот радость-то!
– А, ну да. Короче так. – Литовец осторожно оглянулся. – Одни серьезные люди предложили работу. Есть сумка. Очень важная. Надо ее припрятать. И подержать в квартире пару дней. Потом придешь, заберешь. И отдашь.
– И все?
– И все. Половину денег сразу, половину потом. 20 штук. Не рублей.
– Нет, это шутка какая-то. – Нуреев извлек из внутреннего кармана легкой черной куртки сигареты и, приняв огонь от друга, закурил. – 20 тысяч долларов за хранение сумки?
– Нур, ты милиционер. У тебя искать не будут. И думать на тебя не будут.
– Что в сумке?
– Неважно.
– Важно. Они мне потом предъявят, что что-то пропало, и что я говорить должен буду? Твоим серьезным людям.
– Короче так, – Литовец сунул руку в карман, что-то незаметно достал, а затем отправил в карман темных джинсов Нуреева. – Это аванс. Просто сделай, как просят. Ничего такого в этом нет. Там же адрес, откуда надо будет забрать сумку.
– Но я живу в коммуналке. Там сумку украсть легче, чем на вокзале.
– Ай, ну мне тебя что ли учить? – Засмеявшись, хлопнул друга по плечу Литовец. – Спрячь у подружки своей. Что, я не знаю, что ты к Галеевской жене свою тюбетейку пристроил?
– Рот