Божок на бис. Катлин Мёрри
как Локи прячется за своей стойкой, а рядом колясочникам приходится чуть ли не самим подъемник строить, чтобы влезть в поезд. Славится он тем, что даже для собственного согрева работать не станет.
Мурт не то чтоб ожидал столько Лениного добрища, а Лена не ожидала увидеть Матерь, тут они тары-бары немного разводят, и в итоге Матерь сидит на заднем сиденье, а на больном колене у нее деревянный ящик.
Когда добираются к Мурту, из коробок появляются статуэтки, несколько картин-абстракций и в целом груда рухляди. Выясняется, что Лена последние полгода жила в некой терапевтической общине, занималась там искусством и растила лаванду, а теперь вернулась, чтобы влезть в Муртово предприятие.
– А что такое “терапевтическая община”? – спрашиваю.
Сразу видно, что Матерь не очень в курсе.
– Ну, что бы там ни было, никакой выпивки или наркотиков и ранние подъемы вместе с солнышком. Кроме зимы. Зимой они в спячке. Без интернета. Не знаю, пользуются ли они там мобильными телефонами вообще. Она поэтому и не выходила так долго на связь.
– Черт-те что и сбоку бантик, – говорю.
– Охренеть, блин, – добавляет Берни.
Лена утверждает, что все ее барахло – настоящие духовные предметы. Среди них Пражское Дитя в ползунках и дредах – судя по всему, в точности того же размера, что и настоящее Пражское Дитя[38].
– Мелковато что-то, – Берни такой.
– Его тело усушили на реликвии, – отбривает Матерь, после чего берется описывать остальное.
– Зачем усушивать детское тело? – спрашиваю, когда Матерь умолкает, чтобы перевести дух. – А еще интереснее, как?
– Так же, как что угодно. Нагревом, паром.
У ней талант выдумывать всякую херь на ходу. Я и впрямь начинаю ржать и вижу, что Берни очень старается наоборот. Матери хоть бы хны.
– Они там придают вещам навороченности.
– Замороченности? – Берни, отвлекшись: он там чуток вкрутил звук, но негромко.
– Наворачивают всякое. Разрисовывают, украшают, – Матерь ему. – Типа нашивают блестки на Приснодеву Марию, боа из перьев накручивают. Вот такое.
Такой шизовой херни от Лены и ждешь. И, конечно, своим дружкам она пообещала, что они чуток деньжат сколотят, если спихнут этот хлам через “Барахлавку”. Она хочет, чтоб на Волчью ночь Мурт убрал свое из витрины и поставил туда их херню.
В общем, Матерь распознала пару знакомых лиц: кругленькое брюшко Будды под костюмом Бэтмена, а еще высокого темного Мартина Де Порреса[39] в балетной пачке и жемчугах.
– Но как только он появился из коробки, у меня взгляд сразу же к нему так и притянуло, – говорит она. – Едва устоял на краю стола, Падре Пио[40] его локтем пихал.
Не смогла удержаться, говорит, потянулась прикоснуться к лицу его.
– К лицу Мурта?
– Блин, статуи, идиёт. – Уходит в прихожую, а сама напевает “Когда увидела твое лицо”[41]. Возвращается с магазинным пакетом и вытаскивает
Имеется в виду восковая фигурка Младенца Иисуса, находящаяся в пражском костеле Девы Марии Победительницы, предмет паломничества католиков со всего света.
Святой Мартин де Поррес (1579–1639) – перуанский монах ордена доминиканцев, первый мулат-американец, канонизированный католической церковью, покровитель мира во всем мире.
Падре Пио (в миру Франческо Форджоне, 1887–1968) – монах итальянского происхождения из ордена капуцинов, почитаемый католический святой.