Кордон. Михаил Олегович Рагимов
под метелку всё выгребали по мызам. И телеги ворованные гнали через реку, и скот. Бывалоча и людей утаскивали. В ихних-то стойбищах поганых, в середине зимы, жрут всех подряд. И своих, и чужих.
– А сейчас из—за чего притихли? Не из—за заставы же? Она, как понимаю, тут с аншлюса стоит?
– Ну да, ровным счетом сорок семь лет, – подтвердил Водичка. – С той поры, как орков гномы в оборот взяли.
– А им зачем?
– Орочьи банды обычно с востока приходили, через горы, по краешку южных границ Герцогства. Тем же путем и возвращались. Герцоги плевать на то хотели, ничего полезного в тех горах на поверхности нет. Да и «граница», считай одно слово без содержания, линия на карте, без намека на стражу.
– Так там же гномий край, – удивился Подолянский.
– Все так. Но гномам до той суеты наверху дела нет. Не было. Они серьезным промыслом под горой заняты, шурфы бьют, шахты роют. А тут дикари какие-то бегают, головами птичьими размахивают. И пусть себе бегают, лишь бы вниз не совались. Но вот с полвека тому дед нынешнего герцога решил подобрососедствовать, отношения подправить. А йормы, они же с гномами, считай, в одном доме живут, чуть ли не роднятся. Металлурги херовы! – Водичка выразительно сплюнул. – И гномы зеленых за горло крепенько взяли. Через горы прохода бандам не стало, с концами. И все.
– Что «все»? Всех? – осторожно уточнил Анджей. Пограничники остановились у ворот.
– Да если бы! – вздохнул кровожадный ландфебель. Закатил мечтательно глаза. – Но бегать прекратили. Гномы оркам морду в кровь разбили. А те, не будь дураки, сели по восточным болотам и носа не кажут. Глядишь, и сами себя пережрут, в конце концов.
– Злой ты, друг Янек. Видит Царица Небесная, злой!
– Не мы такие, жизнь такая, – развел руками ландфебель. – А те зеленые, что у нас в приграничье остались, те посмирнели, осели, кое-кто и своим хозяйством обзавелся. Ворованное большей частью, но зато свое. Почти соседи получается, хотя, конечно, диковатые и шумные. Но с былым не сравнить, слава те Царица-заступница… Не помню уж, когда в последний раз головы ошкуривали с волосами… И вспоминать не хочу.
– Ладно, про жизнь в другой раз. Открывай ворота! – скомандовал прапорщик. Рядовые спешились, забарабанили прикладами в створки. Попыхтели без толку. Ворота ожидаемо оказались заперты. Не поддавалась и маленькая калиточка, заметная лишь вблизи. За стеной кто-то сыпал матерком, какая-то баба заходилась в плаче, выла протяжно, на одной ноте.
Анджей хмуро наблюдал за возней рядовых у ворот, медленно закипая. Тяжелые створки, сотрясаемые ударами сапог и прикладов, ходили ходуном, но всё бестолку. Обитатели Старой Бгановки упоенно горевали, будто ночи не хватило нареветься. На власть, явившуюся по первому зову, бгановцы решили наплевать. Того и гляди, скоро веник в сортир макнут и по роже треснут…
Подолянский вынул ноги из стремян, забрался в седло, замахал руками, балансируя. Сабля—чечуга у пояса равновесия не добавляла – не додумался снять.
– Это, господин прапорщик, вы, прошу прощения,