Ярослава. Ворожея. Марина Владимировна Дечко
тканину вспаривает мгновенно, отчего та издает протяжный стон. Упругая, словно бы только оставленная. И ведь пролежала под пластом земли святой почти два десятка зим, а вот… живая. А тело девкино и вправду не тронуто тленом. Чисто и свежо, будто бы и не помирала она.
Холодна только.
Но то – ничего, Пламена холода не боится. Она берет в руки тонкий нож с резной рукоятью и начинает чертить.
Расклад, что не давал ей покоя. Символ-в-символ, не пропуская ничего…
Посеред лба покойной – Обман. И знак, вспыхнув, гаснет. Тянет щупальце-спрута к груди, где Колдунья чертит следующую литеру.
Руну-Время… Второй позвонок убиенной вспыхивает светом. Затихает, гаснет. И отправляет спрута к груди и животу. И меж холмов молочных вспыхивает двурогая руна, в которой все – и Жизнь, и Смерть. А ниже – Сила.
Руны-позвонки, не выдержав ни мощи заемной, ни таинства обряда, полыхают, и, отгорев, распадаются на полу прахом пустым. А Колдунья снова шипит.
Обряд с девкой дурной стоит ей знаков любимых, дощечек дорогих. И, верно, нужно будет снова плоть невинную искать, чтоб, загубив ту, руны из шеи вырвать. Это тяжко. И неудобно. Таинства нового затребует. Вот только…
В утробе Мары сворачивается клубком знак Перевертыша.
У самых ног – Обман. И от него, Обмана этого, к ногам тянутся Разнопутье с Пустотой.
Пламена садится у самого лица девки молодой и раскрывает той глаза. Роговица свежая, не покрытая дымкой белесой, и сама Чародейка на миг отшатывается: покойница словно бы жива. Да только быть такого не может. Уж если ей не удалось возвратить тело мертвое, то что Мара?
Глаза-в-глаза. И по-за тонкой стеклянной оболочкой Пламена видит яркий мир: живой, старый. В том мире – Мара, девка непорожняя, прощается с Ярополком и бежит из Камнеграда.
Останавливается в селах, где перед ней все двери – закрыты. И живот уж на нос прет, а люд словно бы не замечает беглянку. Отводит глаза, откупаясь мякишом хлеба, да жбаном молока. Иногда – покоем ночного сенника. А поутру – вновь тревога, полотном дороги незнакомой. И снова село чужое, снова люди. Только знахарка старая, что свернулась клубком нынче в подземелье, зовет ее к себе.
Бережет, любит. Роды принимает. И, отдав дань проклятью Пламены, хоронит Мару, когда Симаргл забирает девку по-за заветами Колдуньи.
Пламена видит, как Крайя оставляет дощечки-руны в земле капищенской, да глядит на ту снова и снова.
Стылая ли земля, по-летнему ли горячая, – верной знахарке все одно. Она исправно ходит к могиле своей Марки, приседает у головы той, а дальше…
Колдунья силится разглядеть обряд, что творит на капище старая ведьма, только взор ее мутнеет, а нити мощи чужой колют глаза.
Пламене больно, и она впервые смахивает слезу с ресниц длинных. Плачет? Пламена не плакала уже много зим, и не зим даже – десятизимий. Так отчего ж нынче?
Она силится разглядеть и… не может. А Рунник, что стоит неподалеку, падает на пол каменный, и изо рта его вытекает багровая струйка. Время заперто. Кровью ли, мощью чужой…
И