Мой дед Алексей Пискарёв. Алексей Лазаревич Пискарев
Краземан) был открыт в 1862 году. Расположен на улице Коли Томчака (бывшая Волковская улица), протянувшейся от Лиговского проспекта до Рощинской улицы, параллельно Московскому (Забалканскому) проспекту, в 200 м от него. В частности, этим заводом поставлялись чугунные отливки при строительстве Кронштадтского Морского собора.
В 20–30-е годы XX века на его месте был создан завод «Лентекстильмаш», выпускавший машины для текстильной промышленности.
В октябре 1944 года был создан завод по производству радиолокационной и радиотехнической аппаратуры для оснащения авиации. В 1966 году предприятие получило наименование завод «Ленинец».
Отец стал хлопотать об определении меня учеником в расположенный вблизи завод Озолинга. Наконец, я был принят на завод учеником с платой 30 копеек в день. Мне было уже 12 лет. Я был несовершеннолетний для работы на заводе. И матери, хлопотавшей за меня при поступлении на завод, было заявлено, что, ввиду того, что мне не исполнилось еще 15 лет, я должен прятаться куда-нибудь при приезде на завод инспектора. Мать дала обещание и уверила мастера литейного цеха, что все для того, чтобы мне быть на заводе, будет сделано. И действительно, при приезде на завод фабричного инспектора нам об этом кричали, и такие ученики, как я, – их было немало, – прятались в разные закоулки завода.
Жизнь на заводе была не в пример ученью в мастерской вольготней, били мало, и то только за действительную провинность, например когда спустишь шлак из ковша в литье, и я буквально ожил. Баловаться и играть мы могли, сколько хотели. Однажды в лоске чугуна мы с товарищем Колькой нашли неразряженную гранату и задумали выстрелить. Нагрели счищалку, положили на нагретую докрасна гранату, сами спрятались за опоку, ожидая, когда граната выстрелит. Дело было в обед, литейщиков в литейной не было. Граната выстрелила, да так, что мы обмерли. Взрыв гранаты услыхал хозяин, прибежал в литейную, нашел нас испуганных, спрятавшихся за опоками, понял, что мы шалили с гранатой, и приказал выдать нам с Колькой расчет за шалость. Сколько слез пролила бедная мать, пока не упросила хозяина расчет нам не давать. Хозяин простил нас, взяв обещание с гранатами больше не шалить.
Года через полтора меня и моего товарища Кольку перевели подручными к литейщикам, чтобы сделать из нас настоящих литейщиков. Мы стали иметь своими хозяевами тех литейщиков, кому были отданы в подручные, и стали получать зарплату по 60 копеек в день не от хозяина завода, а от литейщиков, ставших нашими хозяевами. Я был определен в подручные к хорошему литейщику латышу Виктору Экману. Он распоряжался мной по своему усмотрению.
Экман, как подобает хорошим мастерам, был горчайший пьяница, пил запоями, продолжавшимися по целой неделе, но на редкость хороший рабочий-литейщик, когда был трезвый или слегка выпивший. Когда мы работали, Экман, как бы оправдывая свою страсть к выпивке, говорил мне: «Знаешь Ленька, Господь Бог сотворил вино, чтобы люди были проще, трезвый человек постоянно хитрит, а пьяный делается проще». Он относился внимательно ко мне, заботясь о скорейшем