Книга Эрстедов. Елена Улли
и мне их внимание не к чему. Вместо этого ты возьмешь своего выродка и отправишься в самую далекую, Богом забытую деревню, которую вообще сможешь найти. Ясно тебе? И если до меня долетит хоть один слух, хоть одно слово или упоминание твоего имени… твои девочки поплатятся за все твои огрехи, а затем и ты сама, Катарина. Понятно?
Глаза Кэт расширились, красные от слез, теперь они казались еще огромнее. Она закусила губу, невольно сильнее прижав к себе Демиена. Ребенок тут же недовольно насупил мордашку во сне.
– Изгнание… Это даже хуже смерти.
– Заставит тебя подумать о том, что ты совершила.
Теперь, когда решение было принято, Верховная вновь стала спокойной, как удав. Магия постепенно возвращала свое, морщинки улетучивались с ее лица, будто их кто-то стирал невидимым ластиком.
Катарина не могла ничего возразить, но все же решила предпринять последнюю попытку искупления. Она рухнула на колени, больно ударившись об каменный грубый пол, и протянула младенца к ведьме.
– Если уж я изгнана из ковена, то хотя бы попроси за меня у норн. Пусть снимут проклятие повитухи. Так я смогу расправиться с отродьем. Умоляю…
Внезапный смех Верховной заставил Катарину содрогнуться всем естеством. Она осторожно взглянула на женщину снизу вверх. Прабабку явно позабавила такая мольба.
– Ох, дитя… Какая же ты смешная. Никто…слышишь, никто из нас не в праве делать этого. Ты прогневила не только меня, но и возможно что-то, что стоит выше нас всех. Возможно, этот ребенок и дался тебе в наказание за твое грехопадение, тебе и жить с этим. Ступай. У меня больше нет времени и желания слушать тебя.
С этими словами Верховная уверенно вышла из зала, оставив Катарину наедине с Демиеном, который мирно посапывал у нее на руках. Она смотрела в его невинное младенческое пухлое лицо и испытывала почти непреодолимое желание со всей силы бросить ребенка об каменный пол. Но в итоге не смогла, ее тут же настигло разрушительное бессилие. Кэт захлебывалась тихими слезами беспомощности. Теперь ей только и оставалось, что думать о благосостоянии своих дочерей, и о том, чтобы не подвергать их опасности.
А еще поддерживать жизнь в своем сыне. Единственном сыне. Порочном и запретном отродье, которого когда-то посмела родить от мужчины, которого взаправду полюбила.
И жить… жить вопреки всему и всем.
Глава 4
– Она меня всегда недолюбливала. Ненавидела даже, наверное. Какое-то горючее желание навредить мне всегда сидело в ней, а я был слишком мал, чтобы по-настоящему противостоять ее воле. Ведь кроме нее у меня никого не было, а у нее не было никого, кроме меня. Мы были созависимыми существами со связью, от которой не могли избавиться.
Бархатистый мужской голос перекатывался в полутемном помещении и очень естественно разлетался вокруг. Слова стекали с языка, точно сладкий мёд. Этот голос хотелось слушать как можно дольше. Впитывать голос каждой частичкой тела, каждой клеточкой своего естества постараться вникнуть