Поветрие. Александр Зимовец
ни назад. Стоит, башкой вертит, на седока озирается, ржет жалобно.
– Плохо дело, – сказала Стеша, заозиравшись по сторонам еще более озабоченно, чем Сивка. – Поворачивай назад, после уж из дома поедем, утром.
– Ты в своем уме?! – воскликнул Максим, но Стеша зашипела и закрыла ему рот рукой.
– Взбесилась ты?! – спросил он, оторвав от губ ее пахнущую полынью руку. – Сама говоришь, нам чуть-чуть проехать осталось. Нельзя медлить, поехали вперед.
Он тронул поводья Сивки, но конь не сдвинулся с места, а, помявшись на месте немного, сделал пару шагов назад.
– Вон, даже лошадь, скотина бессловесная, и та лучше тебя понимает, – горячо зашептала Стеша. – Назад надо скорей.
Максим в ответ на это только стегнул коня поводьями посильнее. Очень не хотелось поворачивать, когда цель уже – вот она. А ну, как из-за этого Серафим помрет? Как он после этакого в глаза смотреть будет отцу-игумену и братии? Да и своя-то совесть заест. Ну, что тут может быть в лесу? Ну, волк. Известно: волков бояться – в лес не ходить.
Конь, нехотя, все же двинулся шагом по тропинке вперед, однако дойдя до зарослей орешника, вдруг заржал и прянул в сторону. Кусты тут же заколыхались – кто-то там, в самом деле, был. Максим ухватился за топор, Стеша вскрикнула и соскочила с седла на землю.
Тут из кустов выскочил некто темный, с растопыренными руками. Человек, должно быть, но почти нагой – только на бедрах остатки дерюжных порток. Прыгнул, зарычал по-звериному – да как вцепится Сивке в шею!
Максим на мгновение оторопел, Сивка взревел и забился, но человек вцепился крепко, словно паук в муху – не выпустил шею. Конь захрипел, завалился набок. Максиму на руку брызнуло чем-то теплым – он в темноте не сразу понял, что это кровь. Видать, ночной тать зубами впился коню в горло! Дух от него был противный и странный, пахло гнилым мясом, грибами, немытым телом и отчего-то сильнее всего – чесноком, словно человек этот съел его целую корзину.
Чудом уберег Максим ногу, чтоб ее телом коня не раздавило, соскочил с седла, а Сивка уже в агонии бьется, хрипит тихо, человек же – точно ли человек?! – вцепился ему в горло, чавкает, ногтями плоть дерет.
Ужас сковал Максима, а тут нападавший оторвался от уже только мелко дрожащего конского тела и поднял на Максима глаза. Был он бородатый, с всклокоченными редкими волосами, и лицо у него было темное совсем, словно налившееся стоячей синей кровью – или это только казалось ночным делом?
А вот глаза у мужика были белесые, неподвижные, совсем неживые. Тут-то Максим и понял, что никакой это не мужик, а упырь могильный, про каких в страшных сказках сказывают. Максим таких много слышал, пока в миру жил, да никогда не верил, что такая страсть на самом деле по свету ходит.
Зарычал упырь, на Максима взглянувши, кинулся вперед. Максим от ужаса вскрикнул и рубанул его с размаха топором в темя. Раздался стук, словно в колоду топором ударили, и вошел топор лихо, на полтопорища.
Любой человек от такого удара тут же упал бы бездыханным, вот только перед Максимом был не человек, в