Служу слову. Валерий Платонов
праздничной аллее,
Ведь на костюме у отца
Два ордена алели.
А на моей груди, как сталь,
Как снежная вершина,
Сверкала мамина медаль
За взятие Берлина!
Полевые цветы
Полевые цветы после жаркой любви
Ближе к осени мамами стали.
И детишек своих, оторвав от груди,
Осторожно на землю ссыпали.
Чтобы ранней весной, после зимней тоски,
Поле снова зелёным стояло,
А июньской порой, когда зори близки,
Мириадами красок играло.
Чтобы осенью русский приветливый дом
Был украшен цветами иными.
И, умывшись холодным октябрьским дождём,
Заискрился власами седыми.
Полевые цветы – море красок извне —
Отцвели на просторах Отчизны.
И безжалостно этим напомнили мне
О стремительной поступи жизни.
В предновогоднем зале
В зале эффектные лёгкие гаммы,
Чистые, милые лица.
Я приглашу вас, любезные дамы,
В танце восторженном слиться.
Кольца и жемчуг на узком запястье,
Звёздного неба обновы.
Радуйтесь жизни, держитесь за счастье,
Будьте добры и здоровы!
Тонкой душою касаясь за платье,
Взвешу словесные нити.
Но не гонитесь за призрачным счастьем,
А настоящим живите!
Сбросив с лица новогодний румянец
Как отголосок азарта,
Вы извините, но первой на танец
Я приглашаю Эрато[3].
За словом
Я ведал с кроткого начала
Тепло и нежность рук.
И двери, к слову, открывала
Мне мама – верный друг.
Она познала зной и стужу,
Гладь моря и пески.
Слова её запали в душу
И дали там ростки.
Они росли, а с ними сила,
И утверждалась мысль,
И слово каждое таило
В себе глубокий смысл.
Давило, жгло мне душу слово,
Толкало на дела.
И я ушёл с крыльца родного
Туда, где даль жила.
А там меня мечта зазвала
В литературный круг.
Но двери, к слову, открывала
Мне мама – верный друг.
В соцветье строк
Прими собранье пёстрых глав, Небрежный труд моих забав.
Сквозь звуки вальса Мендельсона
Я слышу голос аонид:
«У Пушкина сама Истома
Ногою медленно кружит.
А у тебя страсть к новоязу,
Скупа строка, тяжёлый слог,
И ты не ел в пути ни разу
Нетленный страсбургский пирог».
Я был смущён, но, сбросив шоры,
Увидел двух эфирных дам —
«Дианы грудь, ланиты Флоры»,
Упругий и подвижный стан,
Лазурны очи, мглисты бусы,
А на устах таёжный мёд.
И вновь напомнили
Эрато – муза любовной поэзии.