Волк среди волков. Ганс Фаллада
вечер, это касается меня одной. И если вы найдете птичницу получше меня (на ваше грошовое жалованье), только вы не найдете, – то я могу уйти, но не раньше, как завтра утром.
И она еще потребовала, чтоб он нарочно всю ночь не закрывал окна. Если барыне угодно стоять и подслушивать, пусть ее стоит, Гензексен! Нам-то все равно, а для нее это, может быть, удовольствие – ведь и у нее дочка не с молитв родилась!
Коротышка восхищенно захихикал про себя и крепче прижался щекой к рукаву, словно чувствуя мягкое и все-таки крепкое тело своей Аманды. Самая правильная баба для такого, как он, голоштанника и холостяка! Никакой болтовни о любви, о верности, о свадьбе – а ведь девка хоть куда. И работа в руках горит, и за словом в карман не полезет. И смела! Так смела, что иной раз страх берет! Но в конце концов что тут удивительного. Как она росла?.. Четыре года войны, пять лет послевоенных! Ведь вот она что говорит:
– Если я сама не возьму себе пожрать, мне никто не даст. И если я тебе не подставлю ножку, ты сам подставишь мне. Всегда огрызайся, дружок, даже и на старуху, все равно. Она небось в своей жизни полакомилась всласть, а мне отказываться от своего, потому что они там устроили подлую войну и за ней инфляцию?! Не пошутить, не посмеяться! Я – это я, и когда меня не будет, никого не будет! Ну, буду я паинькой – на те слезы, что она будет лить над моей могилкой (кое-как выжмет из глаз!) да на жестяной венок, который положит на мой гроб, я ведь ничего себе не куплю, так уж лучше мы поживем в свое удовольствие, а, Гензекен? Пожалеть старушку, быть с ней помягче?.. А меня кто жалел? Только и норовили дубиной по башке, и если пойдет носом кровь, так и хорошо. А если я вздумаю заплакать, тотчас же услышу: «Не распускай нюни, а то еще и не так наподдам!» Нет, Гензекен, я бы ничего не говорила, когда бы в том была хоть капля смысла. Но ведь смысла в том нет ни капли, а быть такой дурындой, как мои куры, которые несут яйца для нашего удовольствия, а потом сами же попадают в кастрюлю, – нет, благодарю покорно, это не для меня! Кому по вкусу, пожалуйста, а я не желаю!
– Правильная девочка! – рассмеялся опять Коротышка. И вот он уже крепко спит и, пожалуй, проспал бы до вечерней росы, – что там хозяйство, что ротмистр! – если бы вдруг ему не стало слишком жарко, а главное душно.
Вскочив, – но уже совсем не усталым движением и сразу на ноги, – он увидел, что лежал среди доподлинного, только что начавшегося лесного пожара. Сквозь белесый, далеко стелившийся едкий дым он увидел фигуру человека, который прыгал, затаптывал и сбивал огонь, и вот уже он сам прыгает вместе с ним и тоже затаптывает ногами огонь и бьет сосновой веткой и кричит тому:
– Здорово горит!
– От сигареты! – только и сказал незнакомец, продолжая гасить.
– Я чуть сам не сгорел, – засмеялся Мейер.
– А и сгорел бы, не велика потеря! – сказал тот.
– Уж вы скажете! – ответил Мейер и закашлялся от дыма.
– Держись с краю, – приказал тот. – Отравиться дымом тоже не сладко.
Они продолжали теперь тушить вдвоем что было мочи,