Счастливый Цезарь. Евгений Петрович Цветков
отдельно солидного размера детородный член. А выше пояса совсем детское шло тельце, которое увенчивалось двуликой головой. Один лик был справа, а один слева, как будто лицо составлялось из двух половин совсем непохожих друг на друга и едва ли совпадающих даже. Потому что левая половина была женская, а правая мужская. Когда же поворотился Андрей Петрович боком, то увидел, что и голова у него совсем необыкновенной формы, бобом, и с очень маленькими прижатыми ушками.
– Какой ужас! – воскликнул Андрей Петрович и в гневе обратился к тому месту, где лежала оставленная им Надежда. “Так вот оно, твое осуществление!” – крикнул он и стал бешено эту надежду свою топтать. Пока совсем не растоптал – не успокоился. Когда же притомился и глянул себе под ноги, и увидел, что он натворил – страшно присмирел Андрей Петрович.
– Что же я натворил такое! – прошептал он и с опаской поворотился к Зеркалу Души своей.
Да только в том месте, где зеркало – ничего нет: пустота образовалась. Тут скосил глаза на самого себя Андрей Петрович и понял, что виденное им на него перешло, что он и стал тем самым уродом из стекла. Ощупал в испуге он свои ноги, болтающийся срам… “Чем бы прикрыться?” – подумал и вдруг почувствовал, как его начинает охватывать в это время незаметно подкравшийся к нему ужас. Темным воздухом струится по коже и проникает внутрь. Как мог стал бороться Андрей Петрович, а страх уже в нем поселился, изнутри пожирает. Только мерзкие звуки чавкающего кошмара виснут в воздухе. От этого всепожирающего Ужаса так сжалась душа Андрея Петровича, что не помня себя он кинулся вперед, в пустоту, чтобы хоть как-то спастись от стискивающей его каменной безнадежности…
И очутился снаружи, за столом у себя в кухоньке, с яичницей в зубах и женой, которая по-прежнему стучалась к нему.
– Ага! – воскликнула она. – Наконец-то ты соизволил обратить на меня внимание. – Боже! – вдруг отшатнулась она, разглядев его. – Во что ты превратился?! Какой ужас! Что ты с собой сделал?
А он на нее глядит и видит, что она-то тоже преобразилась у него на глазах, и вовсе не человек, а так, что-то вроде кошачьего существа в платье с выставленными наружу прелестями. А вместо лица – птичья морда с острым клювом: вот-вот клюнет. Тут вышла меж ними безобразная сцена.
– Ты лучше на себя посмотри, – говорит он ей. – На что ты похожа!
– По-твоему, я вообще животное?! – в гневе воскликнула жена.
– А кто же ты еще, – говорит он в ответ. – Теперь я вижу отчетливо, с кем я жил все эти годы!
– Ах вот как! Ты с животным жил, а я? Я жила с этим мерзким ничтожеством! С этим грязным похотливым уродом! – и лапкой своей с острыми красными когтями в него тычет.
– Вижу, не нравлюсь я тебе, Настоящий, – говорит спокойно так ей в ответ Андрей Петрович.
– Да какой ты настоящий?! Настоящие они о жизни думают, сейчас только жить начинают. Им некогда о смерти думать. И мир у них – настоящий, живой! не твой – внутренний!
– Мерзавцы жить начинают, а не люди!
– Да