Тщеславие и жадность. Две повести. Николай Лейкин
занимался.
– Да, да… Часто трафилось там бывать. К этой дорожке мы руку прикладывали.
Артельщик успел уже юркнуть в кабинет, вернулся оттуда и проговорил:
– Пожалуйте. Просят.
Подпругин вступил в кабинет – небольшую комнату с письменным столом посредине и ворохом бумаг на нем. Тут опять лежали в мешочках пробы хлеба. Тут же за письменным столом сидел высокий кудрявый седой старик с совершенно белой бородой. Рост его казался еще больше, когда он поднялся из-за стола и, протянув Подпругину руку, заговорил:
– Добро пожаловать, добро пожаловать. Каким ветром занесло? По какому делу?
– Приехал с визитом, – отвечал Подпругин, здороваясь. – Заезжал в ваши апартаменты, а там сказали, что в конторе. А я желаю вас видеть лично – вот я и пробрался сюда. Дельце есть маленькое.
– Прошу покорно садиться. Какое дело? – спросил Поваляев.
– Плевое, – сказал Подпругин, садясь. – Насчет домашнего обихода. Задумали мы с женой устроить журфиксы у себя по вторникам – и вот я поклониться вам, чтобы пожаловали с супругой.
– Не езжу ведь я нынче по вечерам. В двенадцать часов ложусь спать и уж никак не позже половины первого. Так доктора приказали. Я ведь нынче летом ездил за границу, в Карлсбад, печенку поправлять, так вот с осени…
– Ну, один-то раз в неделю можно. Задерживать мы не будем, и к часу всегда можете дома быть. Ужин будет ровно в двенадцать на столе.
– Вот ужинать-то и запретили.
Подпругин развел руками и даже отодвинулся на кресле.
– Алексей Порфирьич, пощадите! Как же у меня мой журфикс без такого крупного деятеля обойдется? – произнес он. – А между тем у меня гости будут все на подбор: генерал Тутыщев, Бутыхов, баронесса фон Дорф, Гвоздь Гвоздевский, Белослонова.
– Стара стала, припадать стала. Не могу… – ткнул себя двумя пальцами в грудь Поваляев.
– Да уж понатужьтесь как-нибудь. Ну, к ужину мы уж вам отдельно что-нибудь легкое: бульону из ершей с греночком. Да ведь и рябчик не вредит.
– Все вредит, что на ночь.
– Нет уж, Алексей Порфирьич, вы, пожалуйста… – упрашивал Подпругин, встал и поклонился. – Навестите мою хату убогую.
– Ужинать-то мне нельзя оставаться, и обязан в двенадцать часов спать.
– Алексей Порфирьич, в крайнем случае вы можете и не ужинать, а так с нами посидеть, партию в винтик вам устроим, с генералами посадим.
– Странный ты, Анемподист Вавилыч… Правильно я? Анемподист Вавилыч?
– Да-да-да… А только уж вы дайте слово.
– Как я могу дать слово, ежели мне доктора запрещают по ночам выезжать!
– Ну, хоть на винтик-то, на винтик, чтобы до ужина только посидеть.
– И винт-то для меня не одобряют. Горячиться не велено.
– Да горячиться не придется.
– А это уж не игра. В том-то вся и игра состоит, чтобы поругаться.
– Алексей Порфирьич, я не уйду, пока мне слово не дадите. А то вдруг к своему-то брату купцу да отказ! Хорошо это?..
– Хе-хе-хе… – тихо рассмеялся