Тщеславие и жадность. Две повести. Николай Лейкин
ли у нас в погребе достаточно шато-ла-розу и рейнвейну? А нет, так надо выписать.
– Хорошо, хорошо. Это сделаем. А ты приглашай только питухов-то. Да приглашай не профанов, а смыслящих, а то обидно дорогое вино в дураков вливать.
– Ну, ну… С понятиями будут. Да надо будет сказать повару, чтоб насчет тюрьбы-рыбы ко вторнику озаботился.
Массажист, покуривавший в это время папироску, стал прощаться с Подпругиным.
– Генералу от меня поклон, когда увидите, – сказал ему Подпругин и протянул руку.
XI
Полковник Алтунский осматривал со всех сторон большой письменный стол Подпругина, стоявший посреди кабинета, и, видимо, что-то искал.
– Ты чего там, Максим Иваныч? – спросил Подпругин.
– Сигары ищу.
– Сейчас я тебе дам сигарку, – сказал Подпругин, звякнул ключами и стал отворять ящик письменного стола.
– Зачем же ты это прятать стал? Что за манера! – проговорил Алтунский.
– Очень уж много ты к себе таскать стал, говорю прямо. Вчера пол-ящика уволок.
– Уж и пол-ящика! Взял пять-шесть штук, потому что у меня гости были.
– Заговаривай зубы-то! Штук двадцать отворотил. Вот тебе сигара.
Подпругин подал сигару. Алтунский посмотрел на него и пожал плечами.
– Удивляюсь! – сказал он. – Где так все нипочем, а тут сигар жаль.
– Да ведь они по сорок копеек штука…
– Знаешь, ведь это мужицкая манера, и от нее надо отвыкать. Уж ежели ты держишь себя джентльменом, то должен быть во всем джентльмен. И кому жалеешь? Ветерану турецкой войны жалеешь, израненному служаке. А еще патриот!
– Да ведь ты, Максим Иваныч, своим гостям вчера утащил.
– Брось. Противно даже разговаривать о твоем сквалыжничестве. Я тебя на точку ставлю, можно сказать, воспитываю, а ты…
– Для тебя я всегда рад, а другим зачем же?.. Поговорим о деле. Присядь.
Подпругин пригласил Алтунского сесть.
– Не хочется с тобой даже и заниматься – вот до чего противно, – проговорил Алтунский, попыхивая дорогой сигарой, но сел и спросил: – Что такое еще?
– Ежели я пару банковых жидов приглашу на журфиксы? Тоже ведь тузы. Гаусланда и Либавского?
– Мне-то что! Пусть от вестфальской ветчины у закуски сторонятся.
– Нет, это не такие. Эти все едят и пьют. Линкенштейн вон на венчании у дочери Колосьева в русской церкви был.
– Твое дело.
– Я тебя спрашиваю. Как посоветуешь? Подойдут ли они под масть к моим гостям?
– Да позови вот Линкенштейна-то на пробу. А того погоди. Надо посмотреть, что из этого выйдет.
– Ну ладно.
Вошел камердинер и доложил, что барыня вставши и в столовой дожидаются.
– Пойдем к жене. Там и поговорим, – пригласил Подпругин Алтунского, и они отправились.
Они прошли две гостиные – одну меблированную во вкусе ампир, с мебелью жакобс, а другую – в современном вкусе, поражающую пестротой и разношерстностью мебели, перешли галерею с картинами на стенах и вступили в столовую. Столовая была большая, вся из резного дуба,