Смерть в живых образах. Mortemer
убиты, осквернены и изменены или поглощены забвенным сном Первого Зверя. Просто, потому что не были хорошими. Они были силой – и только.
Совесть и Честь, две милые сестры – близняшки. Иногда они ругали Адика, а иногда кололи ножиками самое сердце. Они те ещё маньячки. Если вы считаете, что у кого-то их нет, вы ошибаетесь. Они просто во всем слушаются свою старшую, занудную сестрёнку – Логику. Но она слишком любит поспать. Иногда сном летаргическим. Если Логика скажет, что насиловать детей – правильно, ведь «это наша потребность». То Совесть и Честь будут только восторженно смотреть на сползание прекрасной луны по густому, жёлтому как гной загонгрененной ноги, небу и улыбаться.
У Адика каким-то чудом сохранилась детская Логика. Но она нуждалась в знаниях. Знаниях о реальном мире. Без них она сохраняла детскую наивность. Его Логика помогала Адику понимать суть лучше других и позволяла осознавать вещи, идеи. И даже то, что всё доступно осознанию или хотя бы простому пониманию. Особенно Логика Адика любила абстрактные идеи о жизни. О своей, чужой, настоящей и ложной. Милая девочка. Видя её в Адике некоторые, его ненавидели, а некоторые почти любили. А может и действительно любили, но теперь уже этого не увидеть.
Жизнь Адольфа складывалась как у всех людей. После окончания школы, сдачи экзаменов и трудного и тревожного поступления в университет он, как и большинство его одногруппников и уже бывших одноклассников, словил десяток нервных срывов меньше чем за полгода. Только, если его знакомые в такие дни просто рыдали, выпивали, то он тихо копил ненависть. Адольф не мог её ни на ком выпустить. Совесть – сука, запрещала. Он хотел задушить четверть своих новых знакомых и забить ещё две трети, но оставалось просто бить стену, стол и остальную казённую мебель старого общежития. Уже первой зимой самостоятельной жизни, это был совсем другой человек. При взгляде на него порой казалось, что это бледное, измученное лицо и чёрное от грязи тело взорвётся, убив тех, кто был катализатором его ненависти. То есть всех вокруг. Его поведение уподоблялось звериному. Редкая улыбка теперь напоминал оскал, а в голубых глазах, полопались сосуды от бессонницы. Адольф призирал свои самые обычные человеческие недостатки из-за Гиноса, а Тан заставлял ненавидеть всех людей из-за этих же пороков. Накопленная ненависть вырвалась неожиданно. Адольф ввязался в драку с полумёртвыми наркоманами поздно вечером в одром из замёрзших городов, бедной страны.
И опять.
Ночь, улица, фонарь… санитары.
Идея, чувства и сила заключённые в образ Тана были сильны, но галоперидол растекающийся по венам оказался сильнее.
После прибытия в бунтарский дом, Адика поместили в палату к ещё 7 психам и привязали руками и ногами к кровати.
Тьма. Мятный обруч сдавил мир. Не сон. Не жизнь. Это погружение в себя.
– Адик, зачем ты бьёшь?
– Ненавижу их.
– Почему?
– Они мерзкие, низкие твари. Животные, свиньи и тараканы, кто угодно, но не люди.
– Ты