Оппенгеймер. Альтернатива. Роберт Сойер
да?
Дорнбергер с видимым усилием попытался сосредоточиться.
– Да, – сказал он после паузы. – Американская часть разместилась у подножия этой самой горы.
– С какой ее стороны?
– Австрийской.
Вернер кивнул:
– Значит, завтра?
– Ja, – полушепотом сказал генерал и снова уткнулся взглядом в крашеную доску стола. – Morgen.
Вернер поднялся со стула. В противоположном конце зала Дитер Хузель придвинул табурет к пианино и заиграл Deutschland lied[21]. Остальные присутствующие собрались вокруг; там же был, как заметил Вернер, и его младший брат Магнус. Он подошел к группе. Магнус попросил Хузеля начать сначала и запел поставленным альтом мальчика из церковного хора: «Deutschland, Deutschland über alles, Über alles in der Welt…».
Германия, думал Вернер, никогда больше не станет превыше всего, зато он или кто-то другой вскоре поднимется на одной из его ракет действительно выше всех в мире.
Он не присоединился к хору, хотя знал, что у него, как и у всех остальных, никогда больше не будет возможности спеть этот гимн.
Случается, что самые простые вещи производят поразительно сильное впечатление. Когда группа спустилась с горы, ее ожидала специально приготовленная бывшими противниками прекрасная трапеза. Вернер фон Браун с наслаждением съел все до последнего кусочка, но, очистив тарелку, поймал себя на том, что снова тянется за хлебом – ломтем, белизна которого могла соперничать с горными снегами. «Боже мой!» – он не пробовал белого хлеба целых четыре года. Он намазал ломтик сливочным маслом и откусил кусочек. После тяжелых лишений военного времени это было божественно; даже ему теперь пришлось признать, что нет более великого изобретения, чем нарезанный хлеб, по крайней мере, хлеб столь идеального оттенка, текстуры и мягкости, корочка которого приятно пружинит на зубах, а мякиш практически тает на языке.
Вместе с ним за столом пили пиво, вино и кофе и курили сигары еще две дюжины ведущих сотрудников. Но все взгляды были устремлены на его брата Магнуса.
– И что же дальше? – спросил Вернер.
Магнус поднес кружку с пивом ко рту, отхлебнул, вытер усы и продолжил:
– Я привязал к рулю велосипеда белый платок; спасибо тебе, Дитер! До подножья горы оказалось очень далеко, но я смог ехать почти все время. Ты, дорогой братец, со своей рукой, ни за что не справился бы. В общем, добрался я в городок, а там ни одного вражеского солдата. Когда они нужны, их не отыщешь! Я поехал искать. Множество премиленьких девушек; что ни говори, а насчет благотворности горного воздуха говорят правду. Тут вам и фермеры, и какой-то мальчишка допытывался, где я взял велосипед. Ну и, наконец, вижу: вот он, идет по улице. – Магнус указал на одного из троих американцев, сидевших за тем же столом.
Тот, похоже, немного понимал по-немецки.
– Да, это был я, – сказал он.
– Ja, это был он. Рядовой из сорок четвертой американской пехотной дивизии. Я подъехал ближе, поднял руки и крикнул по-английски: «Меня зовут Магнус фон Браун!»
Солдат,
«Песнь о Германии», больше известная по словам «Германия превыше всего».