В ожидании рассвета. Иван Николаевич Степыгин
вечер у него тусил.
– Миша, а как же Витя…
Осей схватил Машку за горло, та сдавленно захрипела и попыталась разжать его руку, оставляя на ладони Осея кровавые пятна. Миша понял, что пора преподать ей урок. Маша могла психовать по-девичьи, но ТАК дерзить ему не решалась.
– Ты охерела? – угрожающе прошептал Осей.
– Пусти меня… Урод…
Осей сильнее сдавил горло, глаза его сузились. Он почувствовал, как на него накатывает волна возбуждения. Это всегда происходило, когда он причинял кому-то боль.
«Любишь боль, Миша?» – раздалось у него в голове.
Осей разжал ладонь, кашляющая Машка упала на колени и заплакала.
«Любишь?».
Осей завертелся на месте.
– КТО ЭТО?! – крикнул он в темноту. Голос был знакомый, но он никак не мог понять, чей именно.
Внезапный хлопок над головой заставил его вздрогнуть. Всё вокруг погрузилось в темноту. В фонаре взорвалась лампа, несколько осколков упали на землю рядом с продолжавшей плакать Машей.
– Да заткнись ты! – пнул ногой её Осей и тут же почувствовал в колене дикую, обжигающую боль. Он заорал, схватился за колено и рухнул на спину. Второе колено обожгло сильнее, чем первое.
Мишка вдруг почувствовал ладонями что-то мокрое и вязкое. Он поднёс их к глазам и заорал ещё громче.
Кровь… Много крови… И это была уже не Машина кровь. Его.
Осей перевёл взгляд на колени и увидел, что сквозь штаны проступают тёмные пятна крови. Его тоже ранили!
Новая вспышка боли. Орать он уже не мог, голос сорвался. Ему словно били молотком по коленям. Нет, не молотком.
Колуном.
Он услышал этот звук. Снова. Как в доме. Скрежет. Асфальт заканчивался примерно в тридцати метрах от фонаря и, судя по звуку, тот, кто волочил колун, делал это уже на асфальте. Осей ощутил, как трясутся его раздробленные коленки, как сам по себе сокращается мочевой пузырь, как намокает между ног…
Ему больше не было страшно. Он ощутил настоящий ужас.
Над ним склонился этот лошок-очкарик Витька. Нет, не сам Витька. Просто его морда. Но внутри… Внутри него что-то было.
– Что, страшно тебе? – спросило что-то голосом Вити. – И ему было страшно заходить туда. А как страшно было мне, ты не подумал? Сидеть там столько лет, в этой тёмной, вонючей развалине. Жутко одиноко…
Витя поднял голову и посмотрел на монотонно хныкающую Машку. Кажется, она окончательно тронулась умом.
– Ничего-ничего… Скоро всё кончится… – тихо сказал Витя. – У тебя есть мама, Миша? Она тебя ждёт, да?
Мишка увидел, как над ним медленно заносится обух ржавого колуна.
– Не дождётся! Как и Витю… Как и она не дождалась…
Это были последние слова, услышанные Мишкой Осеем при жизни.
Двойник
Всё изменилось. Я понимаю это. Мир словно уходит из-под ног, я уже не чувствую ничего. Сутками напролёт я сижу в своей «однушке» за письменным столом, в надежде разобрать, что же написал минувшей ночью. Ещё одна ночь в беспамятстве,