Негородская сюита. Гаврюшова Наталья
такая Егоровна. А отец мой, тоже вот так же, как Анисим помер, только лошадь там безудержная была, вот и стоптала папку. Любила его мать, жить не хотела, грех-то какой, бабка ее заставила, кто ж меня растить будет, да за ней доглядать. Ну, вот и все! Анисимушка мой, кровавик ненаглядный! Уж столько лет одна, но с тобой баянистушка рыжовский. Даже-то и не полюбились. А соломинку всю жизнь вспоминаю, слава Богу, что в грудь мою попала. А то до сих пор бы запах твоих волос не знала бы. Такой же, как весна. Необыкновенный и очень родной. Успеется… молодо-зелено…
Евдокию в энту Америку не пустим. Здесь ее место и земля. Пущай мужиков баламутит. Любовь же! А то че? Ни че! Тунеядцы тоже люди! Им любиться надо. А то «…злая ты, Егоровна, злая!» «Та не злая я, жизнь весной скрутила, только хрясть и все!» А они: «Да, знаем все уж, скока лет одна на берегу в платке мамкином всей грудью маешься! Поклон тебе, Егоровна!» А я ведь Прасковья. Пашка. Мать в честь отца Пашкой назвала, а так, как нету такого имени женского, то Прасковья. Но для всех Егоровна, даже для Анисима.
Пойду я. Совсем холодает, да и сердце чуть отпустило. Впереди ночь. Тяжко… Ни че, мамка щас воду закипитит, чай попьем. У нас чай в Думовке самый лучший чай из трав. А варенье лучше, чем в энтой Америке, точно! Подумаешь весна! Жисть-то идет! Хотя… для кого как. Всю жизнь люблю одного. Скока сваталось, нет! Хрясть и все! Не молодо и не зелено.
Весну не люблю. Странная пора для села. Всем бы собраться надо, как маленькие уточки в стайках, а они, наоборот – в разные стороны. Обманчиво. Страшно. Хотя…и красиво. Особенно, когда нет костра у воды, но с огнем в сердце. «Иди, Егоровна, домой. Ложись!» – будто кто шепчет. Пень – не пень, дерево – не дерево, один Анисим – Анисим, кровавик мой ненаглядный. Ветры. Это они мой платок сдули. Ненасытные. Мало им ломаных судеб, еще подавай. У! Управы на них нет! Хотя…природе виднее. Весна… Но не душевно…
Ковыльная радуга
Недавно ездил в город. Но жить бы в нем не хотелось бы. Шумно и пыльно. А еще, машин много. Разных. Просто, ужас! Куда голову не поверни! Зачем столько? Люди, что пешком ходить разучились? У них ведь рядом все – и магазины, и столовые, и даже театр есть! Это не то, что у нас, до ближайшего магазина – почти два километра, не говоря о театре. Что я в нем не видел, в театре этом? Людей, что ли! Их бы в огород, да лопаты в руки – обычный деревенский театр. Им еще деньги за это платят, а нам – шиш! Мать если только погулять отпустит ненадолго, как раз до магазина ближайшего и обратно. Напридумывают там себе и играют артисты эти. А кто хлеб с полей убирать будет? Свиней кормить? Цыплят заводить? Картошку копать? Так, вот и я об этом. Театр… Еще и учатся на артистов. Вон, у нас таких артистов – пруд пруди круглый год. А под праздники – вообще куча! Не за деньги, а под судьбу. Весело! И без машин причем. Большая часть деревенских пешком ходит, другая – на велосипедах и только зажиточные – на машинах.
Вон, у одноклассницы моей Клавки Вилкиной – пацан семь лет, артист еще тот. Она его рано родила, в шестнадцать лет, случайно. Роль