Кровь и лунный свет. Эрин Бити
и противоестественным порождением тьмы. До недавнего времени я считала подобные идеи чепухой.
Прямоугольник лунного света медленно скользит по комнате, сжимаясь до тонкой полоски, а потом растягиваясь. Еще час, и он исчезнет. Я заставляю себя двигаться, сажусь в кровати и опускаю ноги в чулках на пол. Доски скрипят под моим весом, но не громче, чем обычно. Колеблясь, я покусываю ноготь. Тот, который чуть не содрала, когда лазила проверять леса. Он практически зажил, если не считать округлого синяка вокруг того места, где он кровоточил.
Опустив руку, я на цыпочках пробираюсь в темноте к окну, но замираю у кромки лунного света. Отчасти – из-за того, что примерно так я стояла в переулке той ночью, а отчасти из-за странного желания, которое нарастает внутри с каждым шагом. Хотя… «желание» – не совсем подходящее слово.
Это – потребность. И настолько сильная, что расползается из глубины души до кончиков пальцев, которые начинает покалывать в предвкушении. Мне неизвестно, чего ожидать, но я чего-то хочу, и это меня немного беспокоит.
Если магия реальна, возможно, я рискую собственной душой. Ведь нечто доброе исходило бы от Солнца, верно?
Сделав глубокий вдох, я складываю левую руку чашечкой, словно собираюсь набрать немного воды, и вытягиваю ее.
А в следующее мгновение мир наполняется цветом, светом и звуками. То, что я едва ощущала раньше, сейчас заполняет все мои чувства.
Я слышу, как Реми ворочается в кровати этажом выше, вижу пылинки, летящие с потолка. Струйка едкого дыма проникает в щели половиц у меня под ногами, и вдруг меня озаряет понимание: она вырвалась из трубки магистра, а не из очага. А стопами я чувствую не только плетение толстых шерстяных ниток на носках, которые мне связала госпожа Лафонтен, но даже маленький узелок под большим пальцем ноги и шершавую поверхность дерева.
Все эти ощущения захлестывают меня. Даже воздух в груди настолько насыщен ароматами, что мне хочется его выдохнуть. Я тону.
Отскочив из луча лунного света, словно от огня, я с облегчением – и мучительной болью – понимаю, что чувства вновь становятся привычными. Почти. Я слышу и вижу намного лучше, чем раньше, но не так хорошо, как пару секунд назад, когда рука была в луче. И, как бы это ни ошеломляло меня, было в этом что-то… изумительное. Мощное.
Мне захотелось почувствовать это снова.
Но лучше по-другому. Я закрываю уши руками и зажмуриваю глаза, чтобы отсечь слух и зрение. А затем – выдыхаю до тех пор, пока в легких ничего не остается, и выхожу на свет.
Три. Два. Один.
Я медленно и осторожно вдыхаю, наслаждаясь отдельными ароматами, которые попадают в мой нос. Грубые, плотные волокна шерсти с юбки. Сухая пыль с потолка, которая танцует в воздухе со свежей весенней цветочной пыльцой. Неприятная горечь от бочки с пищевыми отходами, которую госпожа Лафонтен выставляет на улицу, чтобы бездомные мальчишки могли в ней покопаться. Но последний запах приглушен, а значит, крышку еще не поднимали.
Как только мне удается