Сквозь боль и мрак. Лана Кузьмина
на факультет брали всех, кто умел связать пару слов, назвав своё имя и возраст.
Попадались среди них и удивительные экземпляры. К примеру, Доронин. Сидит в первом ряду и старательно пучит глаза. Глаза при этом круглые и пустые, будто стеклянные. Или вот Парамонова. Усердно пишет, не поднимая головы и не останавливаясь ни на секунду. Остальные даже не пытаются принять заинтересованный вид. Короткину всё равно: не спят и ладно.
– Если вам когда-нибудь придёт в голову распрощаться с нашим бренным миром, – Виктор перешёл на русский. – То подумайте вот о чём: красивых способов не существует. Кажется, чего проще, напиться снотворного, лечь в красивой позе и заснуть навсегда.
На последнем ряду хихикнули, Доронин часто заморгал. Парамонова даже головы не подняла, продолжая писать.
– Вот ляжете вы красиво на кровати, платьице расправите, – Доронин вздрогнул. Короткин усмехнулся. – Хорошо, не платьице, трусы в горошек шёлковые.
В аудитории захихикали. Виктор невозмутимо продолжил:
– Закинете в рот горсть таблеток, побольше да позабористей и станете ждать, представляя, как обнаружат вас мёртвого и красивого. Только красоты не будет! Всё, что вы в рот закидали из вас наружу полезет. Вас охватит паника, сразу же умирать расхочется и рванёте вы в уборную, поближе к белому другу. По дороге вас вырвет прямо на гладкий пол, и вы в панике поскользнётесь, полетите вниз и, ударившись головой о край унитаза, заснёте вечным сном. Впрочем, вы ведь этого добивались, верно?
Виктор вздохнул.
– Вместо красивой картинки получится отвратительное зрелище. Только представьте, как это выглядит…
Задумавшись, он замолчал. Вот ведь как бывает: годами не помнишь, а оно вылезает вдруг наружу так, что не затолкаешь обратно. Виктор поморщился. Неприятно-то как! Утром, когда он курил у второго корпуса, до него донёсся кусок разговора двух студентов.
– Да говорю ж я тебе, Есенин это! В его стиле. Послушай! Сквозь звёздный звон, сквозь истины и ложь, сквозь боль и мрак и сквозь ветра потерь… Есенин же!
– Какой Есенин! Нет у него такого! Больше на Заболоцкого похоже.
– Асадов, – произнёс, не оборачиваясь, Виктор. – Эдуард Асадов.
– Спасибо, – хором произнесли студенты и быстро ретировались.
Виктор не любил поэзию, считал её бесполезной. Он конечно мог процитировать Гёте, Шиллера и прочих немецких поэтов в оригинале и в различных переводах. Но того требовала работа. А ещё Асадова, ставшего первым звеном той цепи, что вытащила наружу прошлые переживания.
Лет пятнадцать назад он часто бывал в одной из школ города, в которой проходили практику его студенты. Литературу в той школе преподавала учительница со звучным именем Изабелла Львовна. Имени своему она нисколько не соответствовала. Маленькая, худенькая, со старомодной «химией» на голове, она тем не менее притягивала Виктора той странной силой, которую он никогда не мог описать, но которая, тем не менее, влекла его к неприметным на первый взгляд женщинам.
От Изабеллы