Манекенщики. 2312
уверен в уместности такой процедуры.
Она опять кривит лицо с таким видом, будто ей «кончили» в рот.
– Черт! Что ты сказал?
Ну, вот видите, как она общается. Сейчас, не дай боги, она еще и заведется!
– Почему ты не можешь говорить нормально? Обязательно вот это вот «не уверен в уместности», «соизволю выразить свое мнение» – такое ощущение, что ты диктор из телепередачи. Тебе надо было идти заливать в уши Айслэю вместе с Кенгом или вместо него. Тот тоже любитель предложения усложнять. Как же вы меня все «достали»!
И она говорит об этом на полной серьезности. Я просто поверить не могу. Сидит и на лицо вываливает все дерьмо о тебе.
– Этот тоже молодец! – теперь она накинулась на Кеда, – уткнулся в книгу и делает вид, что он е**ный профессор…
– Слушай, прострели-ка ты себе голову, Милли! – не выдерживаю я.
– Ах, вот как ты со мной теперь разговариваешь?!
– Может, хватит?..
Но эту с**у в восьмом поколении было уже не остановить. И как только у Восемнадцатидюймовика получалось с ней ладить. Ну и «влип» же я!
11:37. Лучший способ заставить замолчать женщину, это замолчать самому и не усугублять. Но я просто усыпляю ее, нажав на сонную артерию на плече.
У меня появляется идея послать за коктейлем курьера. Все-таки никому из нас нельзя отлучаться. Но Кед, наконец, отвлекшийся от своей книги отговаривает меня, «типа»: эти парни ненавидят ребят из Звериной Клетки (по номерам-то видно), и повадились плевать тому, кто откуда в еду и напитки. Такой аргумент действует на меня болезненно, ибо я совсем не испытываю симпатии к сомнительной затее пить напитки со слюнями курьеров, и, даже начинаю думать о своих предыдущих здесь заказах, переживая теперь, все ли в порядке было с теми бутербродами с кукурузным паштетом.
11:42. Я уже начинаю беспокоиться. Нам следует ждать команды и не покидать «тачку», однако, мне кажется, что в доме Айслэя что-то пошло не так. Мои опасения подтверждаются, когда с крыши его особняка взлетает автолоджий.
– Что за?.. Кед, смотри!
– Дав-вай в дом!
И кто делает эти чертовы бардачки в этих чертовых «тачках». У меня получается открыть его раза с семисотого. Я достаю оттуда шлем и вместе с ним выбегаю на улицу под грозное шапкой над землей нависшее небо. Кнопка звонка чуть не отваливается от истерического надавливания моего пальца. Дверь не открывается и не поддается крепкому толчку. Я стреляю в домофон, иногда это срабатывает. Проклятье! Но не в этот раз.
– Эй! А ну стоять! – слышу я сзади, и даже не успеваю обернуться потому, что кто-то прижимает меня лицом к стене, застегивая мои руки в наручники. Криу-криу! Щелк! Подкрались, черти, незаметно! Временная глухота от прозвучавшего слишком близко взрыва дверного проема дезориентирует меня полностью. Клянусь, я настолько зол, что хочу скрутить всем тут шеи голыми руками, без всяких там выяснений обстоятельств. Ну-ка, и сколько их там? По количеству разных голосов, как будто целая толпа