Дом лжи. Дэвид Эллис
и суд происходили там.
Когда полиция пришла ко мне с обыском, я был уверен, что об этом напишут все местные газеты. Но этого не случилось. Я до сих пор думаю, что меня спасли дорожные работы в нашем квартале. Из-за них две полицейские машины и фургон с криминалистами встали в проулке за домом. Вот почему никто, кроме моих соседей Дирборнов, не мог увидеть, как служители закона входят и выходят через заднюю дверь. А Дирборнов в тот день, кстати, не было в городе. Полиция Грейс-Парк участвовала в обыске, но никакой информации в прессу от них не просочилось. Конечно, те соседи, которые жили подальше, может, и интересовались, что стряслось, но меня ни о чем не спрашивали. Точнее, у них просто не было возможности спросить – ведь я целыми днями пропадал в юридической школе, а утро и вечер тратил на дорогу.
Подспудно я продолжал ждать заголовков в прессе – «Полиция обыскивает дом сына убитого. Житель Грейс-Парк подозревается в убийстве, совершенном в Сент-Луисе»… Что-нибудь в таком духе. Но они так и не появились. Ни в тот месяц, ни в следующий, ни через год. А я все ждал, затаив дыхание, когда, как говорится, упадет второй ботинок[22] и тайное окончательно станет явным. Казалось бы, это должно было случиться, когда полиция попыталась выяснить, для чего я звонил доктору Макморроу, когда моего отца нашли мертвым. Мне пришлось выдержать целую битву в апелляционном суде штата Миссури за право не разглашать суть разговора с психиатром. Я был уверен, что уж об этом точно напишут в газетах, – но опять тишина. В Сент-Луисе об этом писали, а в Чикаго нет.
Я действительно не сообщил об этом, когда выставил свою кандидатуру на должность профессора. А зачем? И что рассказывать? Что меня вроде как подозревали однажды в убийстве, но ничего не смогли доказать?
Конечно, меня более чем вроде как подозревали, но доказать все равно ничего не смогли.
До сих пор не понимаю, что полиция рассчитывала найти. Неужели они думают, что убийцы такие тупые, что хранят улики прямо у себя дома, да еще, может, по комнатам раскладывают?
Помню, я на них почти обиделся.
– Неужели вы в самом деле думаете, что если б я хотел убить отца, – сказал я копам, которые везли меня на допрос в Сент-Луис, – то выбрал бы для этого ночь перед выпускным экзаменом в колледже? То есть сначала проехал бы всю дорогу от Грейс-Парк до Сент-Луиса, заколол бы его, еще шесть часов крутил баранку обратно и, невыспавшийся, пошел бы к восьми утра на экзамен? Какой в этом смысл?
– Никакого, – отреагировал детектив по имени Рик Галли. – Вот потому-то это и было бы превосходным алиби.
Я едва сдержал улыбку.
Кстати, за тот экзамен я получил высший балл.
– Спасибо, Мария, – говорю я и хлопаю в ладоши один раз. – Итак, большинство считает, что полиция имеет право копаться в вашем мусоре, добывая улики против вас, еще до получения ордера на обыск. А что говорил на этот счет судья Бреннан? Кто-нибудь, кроме Марии, уже имел смелость схватиться с этим тяжеловесом от юриспруденции?
Я не поклонник сократовского метода
«Ждать, когда упадет второй ботинок» – ждать события, которое произойдет вследствие другого события, и тревожиться по этому поводу.