Смотри, как я ухожу. Мария Косовская
он целует её. Дальше фантазии не шли, хотя она примерно знала, что происходит во время секса. Но поцелуй оставался высшей из возможных радостей воображаемой любви.
Оказалось, что у Юльки и Челюкина была какая-то предыстория, про которую Юлька не рассказывала. Она и Челюкин сошлись буквально с первой встречи и вели себя так, будто уже давно пара. Вообще, они стоили друг друга: наглые, чернявые и острые на язык, они постоянно подначивали друг друга, каждую минуту затевая новый дурацкий спор.
– Эй, мочалка крашеная, – обращался к Юльке Челюкин.
– Пошёл в жопу, – как бы злилась она. – Это мой родной цвет.
– Да я не про голову.
– Ха-ха. Как смешно.
– Смешно дурочке, чебурахнули её в переулочке.
– Лохопедрик недоношенный. – Челюкин был мелкий, и Юлька подкалывала его этим, и сама же обидно хохотала.
– Чё ты ржёшь, моя кобыла, в туалет сходить забыла?
– Ах ты дрищ в обмотках! – Юлька гонялась за ним вокруг мотоцикла, ловила, мутузила. Возня эта заканчивалась поцелуями. А Дашка, скованная возбуждением и неловкостью, в такие моменты замирала. Богданов же краснел и высматривал что-то у себя под ногами.
Гулянка заканчивалась в час-два ночи. Но Юлька не всегда шла домой, а спроваживала одну Дашку. Сама зависала с Челюкиным до рассвета. Дашка, ворочаясь в пружинной яме кровати, ждала её возвращения, не зная, зачем ждёт. Будто это делало её причастной. Похрапывала в темноте бабушка, а Дашка почти плакала от обиды на Юльку, но днём, дождавшись её пробуждения, выспрашивала, где были и что делали, и канючила, уговаривала взять в следующий раз с собой. Юлька как-то неопределённо соглашалась или говорила: «Куда я тебя возьму?» И Дашка понимала, что, действительно, брать её некуда: они проводили время вдвоём, занимаясь «этим», и ей, Дашке, было там не место.
Однажды после особенно знойного дня поехали купаться. Летняя ночь томила неостывшим дневным жаром. Озеро – круглая каменная чаша, которая осталась после добычи доломита, – было заполнено прозрачной холодной водой. Вдоль кромки росли плакучие ивы, касаясь ветвями озёрной глади. Днём здесь прыгала в воду с тарзанки деревенская детвора. Ночью озеро превращалось в русалочье, заколдованное место, куда приходили купаться голышом подростки.
К озеру ехали по дороге вокруг деревни, потом срезали через поле и – сквозь камыши. Дашка сидела за спиной Богданова и удивлялась, как он и Челюкин ориентируются в темноте. Ночь была безлунная. Дашка, привыкшая к городскому освещению, никак не могла освоиться с тем, что сразу после захода солнца деревня погружалась в черноту. И эта открытость, обнажённость перед лицом звёздной бездны её пугала.
Луч света выхватывал грунтовую дорогу, кусты на обочине, плывущий по ветру ковыль. Всё проносилось мимо, существуя только мгновенья. Когда парни заглушили мотоциклы и погасили фары, Дашке показалось, что она ослепла. Но постепенно проступили звёзды и еле сияющая в их свете вода.
Пока