След подковы. Сергей Алексеевич Колобаев
что, кроме меня никого нет? Я собирался с утра в Сыромятники на лабазы ехать.
–Дежурная бригада еще из Алексеевского не вернулась, там ночью налет на артельщика был.
– Так все равно еще никого нет. Что я один туда поеду?
– Стажеры в дежурке сидят, Чернышев и Малышев. Забирай их и дуй на место, или будешь ждать, пока Мартынов появится?
– Иду, иду,… разнылся.
Кравчук сел, старый диван, обитый кожей, жалобно застонал под ним. Как же не хотелось вставать и тащится по морозу на Остроженку. Киморнуть бы еще хотя бы полчасика, досмотреть сон про родную Полтавщину, утопающую в садах. Да и с женой Катенькой до конца в этом сне не доворковали.
Мрачный Кравченко в дежурке рыкнул на стажеров Малышева и Чернышева, которые горячо спорили, когда наступит окончательная и бесповоротная победа мировой революции, в следующем году или буржуи смогут пожировать еще пару лет. Уже на выходе им встретился Попов Мишка, как и Кравченко, бывший балтийский матрос. Его тоже взяли с собой, уже от дверей, предупредив дежурного, чтобы того не искали.
Так с плохим настроением Кравченко со своей компанией прибыл к дому с лепниной на фасаде. У крыльца уже толпились любопытные граждане из соседних домов, обсуждавшие творящиеся в Москве беззакония и полную беспомощность нынешних властей. Они замолчали и расступились перед прибывшими представителями власти в бушлатах и потрепанных тужурках. По лицам граждан было видно, что они достаточно скептически относятся к надежде, что вот такие обтрепанные, полуграмотные представители смогут навести порядок не то, что в стране, даже в городе.
После ограбления в квартире все было перевернуто вверх дном. На полу валялись разбитая посуда, книги, иконы без окладов. На стенах светлыми квадратами выделялись места, где висели иконы и картины. В глаза бросалась лишь одна икона, продолжавшая висеть на стене. Труп хозяина лежал лицом вниз посреди просторной комнаты. Вокруг головы натекла лужица крови.
Пока Кравченко с Малышевым бродили по комнате, внимательно все осматривая, Попов допрашивал сорокалетнюю бабу, работавшую у убитого Трифонова кухаркой. Ему помогал Чернышев, который за столом старательно заполнял протокол допроса.
– Значит, когда пришла, дверь была открыта?
– Ну, да… А с вечера я выходила вместе с барышней и хорошо слышала, как Матвей Григорьевич запер дверь и на щеколду, и на ключ.
– С какой барышней?
– Так от властей приходила, с мандатой. Проверяла, как хранятся ценности. А то, мол, говорит, если плохо, стало быть, лежат, заберем, говорит. Власть, говорит, лучше их хранить будет.
– А как эта барышня выглядела?
– Молоденькая, и на лицо приятная. Ей Матвей Григорьевич все показал, а потом они чай в столовой пили. Я уж домой собиралась, а пришлось самовар ставить.
– А когда подходили к дому, никого подозрительного не встретили?
– Только дворника Мустафу, очень подозрительный татарин. Завсегда все вынюхивает, выспрашивает…
– А что он делал?
– Как