Пеший камикадзе. Книга первая. Захарий Калашников
вознаграждение за труд и этот закон с лихвой умещался в кулаке. Ведь люди, словно животные, без слов понимали только силу, которая либо карала, либо возносила. Правда, второе происходило с Бисом по настроению и только тогда, когда чужая слабость была непреодолимо жалкой. Заступиться за слабого – случалось с Егором редко. В его характере не был чего–то необычного, те же желания что присущи любому, идти по настроению толпы, чтобы быть по другую сторону надругательства. Нередко Егор сам становился зачинщиком унижения бессилия, бесхарактерности и слабоволия, с которыми мириться просто не мог и тогда он был жесток. Тем не менее солдаты к нему тянулись, может быть потому, что жизнь на войне была злая и жестокая, и Бис со своими жестокими испытаниями и наказаниями был, казалось, в родной стихии.
Небрежно схватив солдата за ворот, Егор выволок его из строя и сходу нанес два удара в область уха, от чего тот стремглав ушел к земле.
– Еще? – спросил Бис, приводя Черенкова в чувства. – Еще, спрашиваю?
– Не надо…
– Ещё раз рот откроешь, и я тебе все зубы посчитаю, ясно?!
Черенков понимающе кивнул. В голове его всё закружилась.
– Егор, оставь до утра, – попросил сонный Кривицкий. – Время позднее, выспаться надо?
– Хорошо, – согласился Бис. – Завтра, в семнадцать часов, построение всего личного состава на 'тактическом поле'… Рота, отбой!
Выскочив в туалет, Черенков столкнулся со Стекловым, курившим снаружи.
– Стой! – приказал он. – Нашёлся? Где был?
– Пил? – признался Алексей.
– Чего хромаешь?
– Пизды получил?
– За что?
– Вроде, как за дело.
– Ну, иди тогда, раз за дело.
Внутри Егора всё кипело. Уткнувшись в подушку, он крепко зажмурился, но Черенков остался стоять перед глазами, ухмыляясь.
Через четверть часа Егор уснул.
Каждая неделя, каждый день, каждый час становились повторением предыдущего часа, дня, недели. Ощущение скорого несчастья действовало на Егора угнетающе, подпитывая это чувство чередой последних событий связанных с гибелью саперов на улицах города. С особым отчаянием и беспомощностью Егор ждал очередного поражения.
'Игра, какая-то, ей богу! День сурка, – возмущался он, вернувшись с маршрута. – Подъем, разведка с очередным подрывом, возвращение и обед – такая формула суток'.
Возвращение из опасных и бесконечных блужданий по городу в скрипучую и трепещущую на пронизывающем ветру ротную палатку уже само по себе казалось уютным счастьем. Уже не так бережно, как прежде Егор Бис открыл дневник и записал:
24 декабря 2000 года.
Повторилось вчера. Очередной подрыв на Хмельницкого. За минуту до которого я видел Саню Фёдорова недалеко от места подрыва. Успел подумать, что Федорову пиздец! От фугаса осталась воронка диаметром почти три метра, в глубину – полтора. Это четвертый радиофугас за четвёртые сутки!
В семнадцать часов Бис стоял на 'тактическом поле':
– В две