.
давно ждёшь?
– У тебя отец дома, – игнорирует она мой вопрос. – Давай ко мне тогда.
– Ну… ладно, – пожимаю я плечами. – Давай к тебе.
Мы идём проходим мимо моего подъезда и я замечаю сидящего на лавочке спиной к нам человека. Японский городовой! Узнаю его сразу. Как такого не узнать.
– Наташ, – говорю я Рыбкиной. – Ты иди, поднимайся. Чайник пока поставь, а то дрожишь вся. А я сейчас, через минуту. С гражданином переговорю и приду.
– Ладно… – неуверенно отвечает она, недоумённо глядя на гражданина. – Только ты скорей, а то у меня тоже отец прийти скоро может.
– Одна минутка, не больше.
Я слежу, как она бежит к своему подъезду и только, когда за ней закрывается дверь, поворачиваюсь к сидящему на лавке мужику.
– Тебе чего надо, Джангир? – не слишком дружелюбно спрашиваю я. – Чего-то недопонял в прошлый раз?
7. ЁКЛМН
Выглядит он, мягко говоря, неважно. Рожа опухшая, отёчная, небритый, глаза мутные, чёрные круги. Дунь на него и развалится.
– Чё пришёл? – киваю я.
Он медленно и неловко поднимается с лавки. Смотри-ка, ещё и передвигается самостоятельно. Вставать тяжело. Дважды он чуть поднимается и тут же падает. Я бы мог ему помочь, поддержать за руку, но ему этого не надо, это же демонстрация. Чего только, непонятно.
Я терпеливо жду, пока этот барахтающийся навозный жук не встанет на ноги. Наконец, это происходит. Он покачивается, стоит нетвёрдо и смотрит на меня волком. Как вурдалак, которому уже руки-ноги обрубили, а он всё к кровушке тянется.
– Тебя, – хрипит он, – паскуду… Цвет не даёт трогать. Но он мне не указ. Тебе по-любому амба, фраерок. Он медленно поднимает руку и проводит ребром ладони по горлу.
– Да ты прям настоящий пират, – качаю я головой. – Одноногий Сильвер. Принёс мне чёрную метку, значит?
– Ходи и жди, когда тебе прилетит. И ссыкухе твоей и мамашке с папашкой. Живи и ожидай, расплаты.
За что, интересно, он собрался со мной квитаться? Злобный идиот.
– Послушай ты, – подхожу я ближе и больно тычу ему пальцем в грудь, – жертва аборта. Слушай внимательно, повторять я точно не буду. Ты жив благодаря моему доброму сердцу, но это очень легко исправить. В любой момент. И если тебе это непонятно, значит ты гораздо тупее, чем кажешься. Прикасаться к твоей мерзкой плоти неприятно, но я это сделаю. И с тобой и с твоим выблядком. Спроси любого, я слов на ветер не бросаю. А если ты ещё хотя бы раз подумаешь или, тем более, упомянешь кого-то из моих близких, я тебе язык вырву, а твой протез забью в жопу. Или в пасть, ещё не решил. Пяткой вперёд.
Должно быть, что-такое очень достоверное и реально угрожающее мелькает в моих глазах, потому что возражать он не решается и отводит взгляд. Я поворачиваюсь и неспешно удаляюсь в сторону рыбкинского подъезда. Не оглядываюсь. Смотреть, как эта ошибка природы убирается восвояси нет ни малейшего желания.
Совершенно очевидно, что он не успокоится и мои слова для него ровным счётом ничего не значат. А это, в свою очередь, означает, что он попытается что-то предпринять. В одиночку шансов у него мало, но гадость устроить может.