История кесарей. Тайны Древнего Рима. Дион Кассий
другим изменить свои. Но эта история неправдоподобна. Ведь это было его обычное поведение, общее правило во всяком схожем случае, и, кроме того, он был очень привязан к Друзу, единственному своему законному сыну; к тому же, он покарал тех, кто замыслил его смерть, некоторых сразу, других позже [64]. В то время он явился в сенат, произнес приличествующую похвальную речь своему сыну и возвратился домой.
Так погиб Друз. Что касается Тиберия, он пришел в здание сената, где на людях оплакал его и в то же время поручил Нерона и Друза, сыновей Германика, заботам сената [65].
Тело Друза было выставлено на рострах, и Нерон, его зять, произнес похвальную речь ему. Его смерть привела к смерти многих других, обвиненных в том, что они радовались его гибели. Среди большого числа людей, расставшихся таким образом с жизнью, была и Агриппина со своими сыновьями, кроме младшего. Ведь Сеян сильно настраивал Тиберия против нее в надежде, что когда она и ее сыновья будут ниспровергнуты, он сможет жениться на Ливилле, жене Друза, к которой испытывал страсть, и достичь верховной власти, потому что тогда у Тиберия не осталось бы наследника, ибо император презирал своего внука как ублюдка. Многие другие также были изгнаны или погублены под разными предлогами, во многих случаях ложными.
Тиберий запретил лишенным огня и воды оставлять какие-либо завещания, обычай, сохраняющийся до сих пор. Он привлек Элия Сатурнина к суду сената по обвинению в том, что тот произнес какие-то подозрительные стихи о нем, и после осуждения распорядился сбросить его с Капитолия.
23. И я мог бы рассказать о многих других таких случаях, если бы я входил в подробности каждого дела. Достаточно, впрочем, коротко сказать, что многие были обречены им на смерть за такие проступки, а, кроме того, что, тщательнейшим образом расследуя, от дела к делу, все оскорбительные замечания по своему поводу, вменявшиеся в вину какому-либо лицу, он в действительности сам давал себе все самые гадкие прозвища, какие только придумывали люди. Ибо даже если какой-то человек говорил что-либо единственному собеседнику, он делал его общеизвестным и, больше того, внесенным в государственные записи, и часто он добавлял, сознавая собственные пороки, то, чего никто и не говорил, будто это действительно было произнесено, с тем, чтобы казалось, что он всякий раз имеет оправдание своему гневу.
Вследствие этого выходило, что он осыпал себя всей той бранью, за которую имел обычай карать других по обвинению в оскорблении величия, и, кроме того, выглядел смешно. Ибо когда люди отрицали, что произносили какие-то слова, он, настаивая и присягая, что они были сказаны, гораздо больше оскорблял себя [66]. Именно из-за этого некоторые заподозрили, что он лишился рассудка. И все же нельзя считать его действительно безумным из-за такого поведения, так как во всех остальных случаях он поступал совершенно обоснованным образом. Например, он назначил опекуна некоему сенатору, ведшему расточительную жизнь, словно сироте. Кроме того, он привлек Капитона, в прошлом проконсула