Реквием по любви. Искупление. Людмила Сладкова
тебя месячные?
– Нет, я же бере…
– Тогда что это?
Алмазова посмотрела вниз, на свои ноги, и… тотчас же потеряла сознание.
Петр Петрович сразу оказался рядом. Подхватил дочь на руки, пытаясь оказать помощь. А Борзый тем временем направился к старшим. Те как раз спорили наперебой о том, какие шаги следует предпринять в первую очередь, чтобы как можно скорее вырвать Лизу из лап этих ублюдков. Прокурор был в такой безудержной ярости, что готов был в буквальном смысле нашинковать за племянницу добрую треть города, если придется.
– На ней маячок! – перебил их Дмитрий, повышая голос. – Я могу отследить местонахождение Лизы с точностью до метра, но нужно торопиться, пока Шмель не догадался об этом. Мне нужны люди! Много людей. И карт-бланш на ближайшие двадцать четыре часа!
Глава 6
Шмель вел машину так быстро, будто за ним гнался сам дьявол. Надрывая движок. Сжигая сцепление. Вдавливая педаль газа в пол практически до упора. С каждой секундой они удалялись все дальше и дальше от деревни.
От ее дома. Лиза сидела рядом с ним, на пассажирском кресле, и пустым ничего не видящим взглядом таращилась в одну точку. Не пыталась сбежать, не кричала, не закатывала истерик. Знала, что подобным поведением лишь усугубит ситуацию. У ее похитителя в распоряжении имелся пистолет. И стрелял Соколовский весьма недурно. А потому Лиза… просто отвернулась к окну. Просто притихла. Ее страшно лихорадило, но она лишь крепче стискивала кулаки, практически до крови раздирая кожу ладоней собственными ногтями. Пыталась хоть на секундочку, хоть на краткий миг заглушить душевную боль физической. Да тщетно все. Слишком глубоки были раны. Слишком свежи и остры воспоминания. Лизу буквально наизнанку выворачивало от нестерпимого желания заорать во всю мощь своего голоса. Завопить, надрывая связки. До визга. До боли. До хрипоты. Но… она молчала. Горькие слезы безостановочно стекали по ее щекам. Жалили кожу точно острыми иглами. Девушка молча сглатывала соленую влагу, задыхаясь от осознания случившегося. Ее душа огнем горела. Полыхала. Металась и кровоточила. А сердце… на его месте словно огромная зияющая дыра образовалась. Прежде Лизе казалось, что самое страшное с ней уже произошло. Что после убийства матери прямо у нее на глазах, после ее смерти у нее на руках… ее уже ничем не пронять. Ничем не шокировать. Ничем не раздавить морально. Как же жестоко она ошибалась! В голове нескончаемым потоком проносились жуткие сцены свершившейся расправы. И внутри все до предела сжималось. Чувство потери уничтожало.
«Даня! Данечка! – беззвучно выла она, безжалостно кусая губы. – Прости… Прости, дорогой! Ты пострадал из-за меня! Из-за меня. Это случилось из-за меня! Боже, если бы я только знала, чем все закончится…»
Ей было жаль всех, навеки оставшихся на той поляне. Всех без исключения. И защитников, и нападавших. Так или иначе, но все они были людьми.
Хорошими. Обычными. Или же плохими. Но людьми, черт подери!
А теперь их жизни оборвались. Их сердца не бьются. И чего ради?
Лиза судорожно всхлипнула, игнорируя тошноту,