Усобица триумвирата. Часть первая. Любимая княгиня. Юлия Чеснокова
яриться, злиться, упрекать жену в несостоятельности. Без сожалений и, не зайдя даже проститься, уехал с братьями в поход на Царьград, а когда вернулся оттуда через год, превратился в совсем уже чужого человека. Завёл себе полюбовницу, которая быстро сумела подарить ему сына. И к тому дню, когда молитвы Гертруды были услышаны, и она сама родила первенца, в хоромах их уже бегал годовалый, незаконнорожденный Мстислав, которого Изяслав взял к себе, точно это было нормальным. Пять лет спустя княгиня разродилась вторым сыном, но с тех пор муж к ней захаживал крайне редко, предпочитая компанию дворовых девок или дочерей младших дружинников. Часто Изяслав ездил на охоту или устраивал пирушки, но до семьи ему дела было мало. «А ведь когда-то он был не таким, – глядя на кручинившегося о своём мужа, думала Олисава, – он и сейчас не плохой человек, да только избаловался. Нельзя уступать всем соблазнам, нельзя брать всё, что хочется. Вот, теперь он власти захотел. Ох, образумился бы, пропадёт ведь!». Но, зная, что слушать её князь не будет, Гертруда незаметно покачала головой и ушла к себе в светлицу.
Изяслав заметил уход жены, но не придал ему значения. Опять на душе засвербело, отпил он крепкого мёда из чаши, что принесли ему ещё час назад. Послышались шаги. Князь отставил чашу, но подняться не сумел, растерявшись, представляя и надумывая, с какими вестями в такое время приходят.
В дверь вошёл гридь5.
– Ну, чего?! – поторопил его Изяслав.
– Митрополит вышел.
– И? – встал всё же рывком мужчина. – Сказал чего?
– Нет, сюда идёт!
– Сюда? – понял интуитивно всё сын Ярослава и, утерев влажные ладони о подол рубахи, смахнул жестом гридя. – Ступай, не препятствуй!
Через минуту, к так и не севшему снова Изяславу, вошёл почтенный, согбенный, справивший около восьми десятков лет старик Иларион. Перекрестившись, едва переступил порог, на образа в углу, митрополит Киевский остановился метрах в двух от князя.
– Преставился отец? – шепотом спросил он.
– Призвал Господь его благочестивую душу, – подтвердил Иларион, опять перекрестившись. За ним повторил и Изяслав, хотя далёк был от христианского усердия. Не любил он старика, вечно читавшего ему морали, со всеми этими привычками, твёрдостью веры, аскетизмом и обязательными обрядами. Батюшка родной, и тот столько указов ему не озвучивал, не до того было мудрому Ярославу – политикой занимался, государственными делами. А Иларион, как не увидит Изяслава – за что-нибудь корит, увидит собирающимся на застолье – ругает, а с какой девкой заметит – так вовсе все уши прожужжит, и всё карой Господней угрожает, напоминая о венчанной жене. И зачем только дед их, Владимир Святославович, узаконил эту греческую веру? Она и прежде была, да только кому не любо – тот мог не креститься, и жить так, как ему на дух ложилось. Сам-то дед до крещения пожил на широкую ногу, вот здесь же, в Вышгороде,
Гридь – телохранитель, дружинник.