Отчёт перед Эль Греко. Никос Казандзакис
расставлял стулья и столики своей кофейни у моря в надежде, что почтенные обыватели со своими дамами, женихи с невестами придут и, заказав кофе, варенье и оршад, счастливые и сытые будут наблюдать закат солнца.
Я же не видел ничего, – ни безмятежного бескрайнего моря, ни изящного мыса Святой Пелагии вдали, ни пирамидальной горы Струмбулы с малюсеньким белым яичком – церквушкой Распятого на вершине, ни женихов со своими невестами. Глаза мои застилали слезы, которые не были моими.
Ибо две страшные тайны, раскрытые нам в тот год профессором физики, взбудоражили душу мою, и две раны, открывшиеся с тех пор, думаю, так никогда и не затянулись полностью.
Первая страшная тайна была вот какая: Земля не является, как мы думали, центром Вселенной. Солнце и звездное небо не вращаются покорно вокруг нашей Земли. Наша планета – всего лишь крохотная, незначительная звездочка, брошенная среди Галактики, и движется она покорно вокруг Солнца. Царский венец свалился с главы нашей матери Земли.
Горечь и негодование овладели мною, ибо вместе с Матерью и мы свалились с самого почетного места на небе. Стало быть, не пребывает наша Земля неподвижною Владычицей посреди неба, и звезды не вращаются почтительно вокруг нее, но, опозоренная, вертится она, вечно гонимая, среди великих огней в хаосе. Куда она двигалась? Туда, куда ее вели. В оковах, следовала она за своим повелителем – Солнцем. И Солнце, тоже в оковах, тоже следовало. За кем?
Так что же это за сказки бубнили нам без зазрения совести до сих пор учителя, будто Бог сотворил Солнце и Месяц украшеньями Земли и повесил над нами, словно люстру, дабы светить нам, звездное небо?
Это была первая рана. А вторая была вот какая: человек – не возлюбленное, привилегированное создание Божье, Бог не вдохнул в него дыхания своего, не дал ему души бессмертной. Он – всего лишь звено в бесконечной цепи животных, внук, правнук обезьяны. И если чуть поскрести нашу шкуру, если чуть поскрести нашу душу, то под ними окажется наша прабабка – обезьяна.
Горечь и негодование мои были невыносимы. Я одиноко бродил у моря или среди полей, шел быстро, чтобы устать, чтобы забыть. Но как тут забыть? Я все шел и шел, задавая себе вопросы, без шапки, распахнув рубаху, потому что задыхался. «Зачем нас обманывают столько лет? – говорил я себе, шагая. – Зачем воздвигают для нас, – для нас, людей, и для матери нашей Земли, – царские престолы, а после свергают с них? Стало быть, Земля – ничтожна, мы, люди, – ничтожны, и наступит день, когда все мы издохнем? Нет! Нет! – мысленно восклицал я. – Этого я не принимаю! Нужно бороться, нужно бороться с нашей судьбой, пока мы не откроем дверь и не обретем спасение!»
Я не выдержал и однажды вечером пошел домой к профессору физики, открывшему нам эти страшные тайны. Это был бледный, немногословный и язвительный человек с холодными глазами и тонкими, ироническими губами. Очень умный и очень злой, с низким лбом и волосами, свисавшими чуть ли не до бровей, – он, действительно, напоминал больную обезьяну. Когда я пришел, он читал, развалившись в расшатанном кресле.