Дом Живых. Павел Сергеевич Иевлев
не удержавшись, хихикнула, но сразу же спохватилась:
– Господин Полчек, благодарю вас за прекрасный обед, но мне пора!
– Чего ты там съела-то! – презрительно фыркнул табакси. – Две морковки и кусок сыра?
Сам он уже сожрал почти всё мясо и приканчивает первую кружку эля, кося оранжевым глазом на вторую.
– Я привыкла довольствоваться малым. Простите, господин, если мой рассказ не удовлетворил вашего любопытства.
– Ну что вы, юная леди, уж позвольте называть вас так, я ничуть не разочарован. Скажите только, что вы последнее помните?
– Я шла по направлению к пассажирским пирсам. До посадки на орденской паром оставалось много времени, но денег у меня нет, я тут никого не знаю и боялась заблудиться, поэтому решила подождать прямо у трапа. А потом, вдруг, навстречу…
– Что?
– Не помню, господин. Как отрезало. Следующее, что я вижу, – уже ваше лицо. А теперь простите, я ужасно боюсь опоздать на корабль.
– Позвольте в таком случае вас проводить.
– Это совершенно не стоит вашего беспокойства…
– Ни малейшего беспокойства. Я вас нашёл и покормил, то есть, некоторым образом взял ответственность за ваше благополучие. Думаю, мне следует убедиться, что вы без приключений сели на свой корабль. Провалы в памяти опаснее, чем о них думают.
– Эй, – возмутился Рыжий Зад, – тут же ещё куча жратвы! И эль остался!
– Ни в чём себе не отказывай, – отмахнулся Полчек. – За обед заплачено.
Табакси довольно заурчал и впился мелкими острыми зубами в мясо.
***
– И часто у вас бывают такие провалы в памяти, уважаемая Завирушка? – спрашивает Полчек, пока они с девушкой идут по центральному променаду вниз, к пассажирским причалам.
– Наверное, никогда, – отвечает та.
Беспорядки в порту уже закончились. То, что горело, потушили. Тех, кто бузил, разогнали. Тех, кто возмущался, заткнули, а остальное наскоро прикрыли снова заработавшей магией иллюзий.
«Слишком много иллюзий, – думает драматург. – Это так расслабляет. Кажется, что если проблему спрятать, то она исчезает».
– Наверное? – повторяет он вслух.
– Знаете, – смеётся Завирушка, – жизнь в монастыре так однообразна, что из неё можно было выкинуть целые недели, и я не заметила бы. С тяпкой в огород. С тряпкой в коридор. Принести чистую воду. Унести грязную воду. Растопить плиту. Потушить плиту. Лечь спать, проснуться и всё сначала.
– Неужели ничего, кроме этой рутины, в вашей жизни не было?
– Только монастырская библиотека. Настоятельница Кавалия разрешала мне читать не более двух часов в день, боясь, что я испорчу зрение, но иногда я прокрадывалась туда ночью и читала вместо сна…
– И какого рода литература привлекала ваше внимание, юная леди? Надеюсь, духовные трактаты о космической сути нефилимов?
– Боюсь снова вас разочаровать, господин Полчек, –