Этикет темной комнаты. Робин Роу
опускаю в синюю краску и начинаю наносить на тень-мальчика короткие мазки. Я так сосредоточен на этом занятии, что едва замечаю, как серебряная дверь у меня за спиной открывается.
Мои глаза вновь находят телеэкран, и какую-то секунду мне чудится, будто на пороге стоит статуя-папа. Но потом он шевелится, входит в комнату и ставит термос на стол рядом с моими акварельными красками. Иллюзия разрушается. Я поднимаю на него глаза, он ерошит мне волосы большой рукой, пахнущей машинным маслом.
– Ты целый день этим занимаешься? – спрашивает он, расстегивая верхнюю пуговицу на фланелевой рубашке.
– Да, сэр, почти.
Он, улыбаясь, сжимает мое плечо и показывает на коричневый бумажный пакет у него в руке.
– Это… – спрашиваю я как можно осторожнее, – сюрприз для меня?
Радостное выражение исчезает с его лица, а это значит, что спросил я недостаточно осторожно.
– В чем проблема? Ты же понятия не имеешь, что это такое.
– Когда ты утром сказал сюрприз… я подумал…
– Ты хочешь выйти на улицу.
Я молчу, а это то же самое, что «да».
Он роняет пакет на стол и тяжело опускается на стул напротив меня.
– Сам знаешь, это небезопасно.
– Всего на несколько минут. – Я пытаюсь не ныть, что очень трудно, потому что чувствую себя совершенно несчастным. – Никто меня не увидит.
– Мы не можем так рисковать.
– Но…
– Я сказал нет.
Смотрю на столешницу. Ничего не могу с собой поделать.
– Собираешься дуться?
– Не собираюсь.
– Тогда поменяй выражение лица.
Иногда выполнить подобный приказ невозможно, словно он велит мне превратиться в кого-то другого. Но я сосредоточиваюсь, расслабляю брови и губы. Перенастраивая все клетки лица, принимаю виноватое выражение.
Он двумя пальцами постукивает по пакету.
– Тебе не интересно, что здесь?
– Да, сэр, интересно. Я просто хочу…
– Хватит, – зло говорит он. – Ты не можешь получать все, что захочешь. А теперь дай мне свою ногу.
Я незаметно вздыхаю и стараюсь смотреть на него пустыми глазами.
Потом разворачиваюсь на стуле и вытягиваю ногу. Его пальцы касаются моей кожи. Он вынимает из кармана связку ключей, перебирает их и снимает у меня с ноги оковы. Нога теперь свободна, и я потираю лодыжку, кожа на которой слегка воспалена.
Он продолжает наблюдать за мной, я чувствую это, – и потому, подавив вздох, изображаю на лице благодарность и говорю:
– Спасибо.
Один
– Притормози.
Я раздраженно фыркаю и смотрю на спидометр. Не очень уж быстро я еду, а даже если и так, то с какой стати Лекс может командовать мной в моем собственном автомобиле?
Решив промолчать в ответ, я улыбаюсь Брие, сидящей рядом и радующейся жизни, словно мы едем на какую-то вечеринку, а не в школу, где нам предстоит пережить первый день в одиннадцатом классе.
Она скрещивает длинные ноги, ее темно-русые волосы волнами падают ей на плечи, она поправляет очки в черной оправе, которые носит исключительно из эстетических соображений. Ей нравится внезапно снимать их и поражать всех своей красотой. Это смешно, потому что особой разницы между нею в очках и без очков нет, в любом случае она выглядит потрясающе и похожа на эталон американской девушки с обложек модных журналов.
– Ты что, совсем не волнуешься? – спрашивает она.
Люк просовывает между ними свою лохматую блондинистую голову.
– Я волнуюсь!
– Это видно, – поддразниваю я его. – На тебе твоя лучшая рубашка со «Звездными войнами», и вообще…
Он весело кивает, а затем снова начинает обниматься с Лекс на заднем сиденье.
– Ты можешь поверить этому, Сайе? – Бриа сжимает мне руку. – Наконец-то нас допустят ко двору!
– Ко двору?
– Конечно, я пока еще не могу быть королевой на школьном балу – до тех пор, пока мы не станем двенадцатиклассниками. А вот принцессой – запросто!
– Ты уже принцесса, – говорю я ей, и она хлопает своими длиннющими ресницами, которые нарастила на прошлой неделе. Ее блестящие красные губы быстро-быстро двигаются – она рассказывает мне, какой будет тема бала и что мы должны сделать, чтобы наши наряды сочетались по цвету, ведь мы запомним этот вечер НА ВЕКИ ВЕЧНЫЕ!
Я, честно говоря, не понимаю, почему ее так волнует еще одна школьная вечеринка. На них никогда ничего интересного не происходит. Все та же дрянная музыка и сексуально подавленные учителя, следящие за тем, чтобы, танцуя, никто не жался друг к другу и не получал таким образом никакого удовольствия.
– У нас в запасе шесть недель, – напоминаю я ей.
Она таращит свои карие глаза.
– Ты прав! Нам столько