Войти в одну реку, или Воспоминания архитектора. Иван Рерберг
Я помню всех лошадей, которые у нас были, но больше других мы любили серого в яблоках жеребца Ваську. Он был уже старый и постепенно белел. Когда уже вследствие старости его перестали запрягать, мы, дети, просили его никуда не отдавать, и Ваську пустили на свободе в наш сад. Он ходил за нами, как собака, и спал на лужайке на правом боку, потому-то этот бок у него был окрашен всегда зеленью от травы. Он прожил все лето и осень, и однажды, когда мы пришли утром в сад, Васька лежал на лужайке на правом боку и был уже мертвый.
Иногда зимой нас, детей, возили в Большой театр на балет, из которых любимым был «Конек-Горбунок». Однажды я был в балагане, который устраивался раз в году на Андроньевской площади, и в памяти у меня остался один номер. На сцену выходила разряженная женщина, она вставала на стул и поднимала локти на высоту плеч. Под локти ей подставляли острые пики, затем ее усыпляли и вынимали стул, а она оставалась висящей в воздухе, опираясь лишь двумя локтями на острия пик. Потом вынимали одну пику, но она продолжала держаться в той же позе, опираясь только одним локтем, после чего ее поворачивали в горизонтальное положение. Я никак не мог догадаться, в чем состоит фокус, и только потом, через много лет, когда я был за границей и видел представление на сцене какого-то парижского кафе, я узнал, что фокус основан на преломлении зеркал и публика видит только то, что ей хотят показать.
Как-то в Малом театре устраивались для детей сеансы фокусника Фельдмана, и наиболее интересным номером был последний, когда Фельдман выходил на авансцену и раскидывал свои визитные карточки по зрительному залу. Ловкость и сила его рук были настолько велики, что карточки летели через весь зал и попадали в верхний ярус.
Несколько раз мы были в Манеже на Моховой, или, как он тогда назывался, – московский Экзерциргаус; в нем устраивались гулянья с музыкой, хорами певцов, лотереями-аллегри[1], тирами для стрельбы, театром марионеток и т. д. Я помню, что зимой в Манеже было всегда очень жарко, и с потолка капала вода. Потом я узнал, что арендатору вешалок для верхнего платья сдавали и отопление, потому он и старался сильнее топить печи. Как-то появилось в афишах и в газетах широковещательное объявление о необыкновенном освещении, которое будет во время вечернего гулянья демонстрироваться в Манеже. Оказалось, что к потолку были подвешены два электрических фонаря системы инженера Яблочкова. Это был первый случай, когда жители Москвы увидели электрическое освещение, и я прекрасно помню, как снаружи на обрезе цоколя здания Манежа стояли сотнями элементы Бунзена, от которых горели два электрических фонаря. Я часто думаю, в какую интересную эпоху мне пришлось жить: полное развитие электрической энергии, телефоны, фонографы, радио, рентген, аэропланы и т. д., и т. д. с самого начала и до современного совершенства – все это прошло перед моими глазами и так полно питало мою мысль.
Я часто думаю, в какую интересную эпоху мне пришлось жить: полное развитие электрической энергии, телефоны, фонографы, радио,
Аллегри (от