Черные зубы. Кассандра Хоу
нас донесся аромат гниющих сёдзи: лаванда, плесень, сандаловое дерево и тлен. Некоторые бумажные перегородки были разодраны на полосы, другие еще цеплялись за деревянные рамы, сохранившие следы яркого лака, но устилавшие пол татами…
Татами были повсюду, их было слишком много даже для хэйанского дворянского гнезда, и все они сияли чистотой. Выглядели они так, будто их принесли из лавки буквально вчера, хотя за несколько столетий солома должна была обратиться в труху. От этого зрелища у меня защекотало под кожей, будто кто-то ухитрился пустить по моим венам мелких черных муравьев из тех, что досаждают людям на пикниках, – казалось, насекомые разбежались во все стороны под тонким эпителием, чтобы начали рыть ходы.
Я поежилась. Возможно, кто-то приезжал делать ремонт, возможно, этот кто-то решил, что, раз уж в особняке будут ночевать пятеро иностранных кретинов, надо бы обеспечить им мало-мальские сносные жилищные условия. Но в здании не пахло так, словно кто-то недавно заходил сюда, а пахло, как пахнет в ветхих домах, – зеленью, сыростью, темнотой, голодом, пустотой желудка, забывшего, что такое еда.
– Сюда кто-то приезжает, как на дачу?
Филлип пожал плечами:
– Может быть. Не знаю. Парень, с которым я общался, не хотел особо распространяться на эту тему.
Я покачала головой:
– Что-то тут не так.
– Мы, наверное, не единственные клиенты в индустрии стремных турпоездок, – усмехнулся Филлип. – Не парься.
Фаиз присвистнул, прервав нас:
– Да-а, вот это круть! Филлип, ну ты молоток. Просто космос.
– Да ладно, пустяки. – Филлип поприветствовал счастливую парочку, оскалившись в ослепительной ухмылке. – Всего лишь немного старого доброго везения и семейные сбережения, пущенные на благую цель.
– Ну ты реально никак не можешь перестать трепаться о своем наследстве. – Улыбка Фаиза не двинулась дальше губ, глаза остались холодными. Он приобнял Талию. – Мы в курсе, что ты богатый, Филлип.
– Чувак, ну слушай. Я ничего такого не имел в виду. – Руки раскинуты в стороны, язык тела сигнализирует об открытости уровня «дверь не просто распахнута – ее вообще нет». На Филлипа невозможно было злиться долго, но Фаиз решил попытаться. – К тому же мои деньги – твои деньги. Братья навсегда, помнишь?
Талия была выше, смуглее Фаиза. В ней текла кровь бенгальцев и телугу. Ноги – как античные колонны, улыбка – как рождественское чудо. А когда раздавался ее смех – низкий, точно нота, вырвавшаяся из вытянутого чрева виолончели, – казалось, что именно она научила Вселенную этому звуку. Талия обвила плечо Фаиза своими длинными пальцами и скороспело королевским жестом склонила голову:
– Чтоб не смели мне ругаться. Оба. Не сегодня.
– Да кто тут ругается?
Голос у Фаиза был как у радиоведущего – легкий тенор, лишь чуточку выше того тона, с которым берут вещать в прайм-тайм. Ничего такого, что не способны исправить трудная жизнь, хорошие сигареты и плохой виски. Выглядел