Майор Проскурин. Слово о полку Павлове. Сергей Гордиенко
я отправился на Николаевский вокзал. Привокзальная площадь едва освещалась тусклыми фонарями, а памятник Императору Александру Третьему, могучей рукой сдерживающему шаг огромного коня, выглядел тёмной скалой. “Европа подождёт, пока русский Император удит рыбу в пруду” – вспомнились его слова. Я подошёл к постаменту. Памятник, некогда угнетавший меня непомерными размерами и величием, на сей раз произвёл совершенно иное впечатление. Я почувствовал не только силу Государя, непоколебимо правившего страной, но и всю державную мощь Империи.
– Ванька, за мной! Товарищи, на военную! Куда прёшь, стерва!
Из главного входа с дикими криками и омерзительнейшей бранью вывалила толпа распоясанных солдат с котомками, сундучками и грязными узлами. Сбили с ног женщин, спешивших к поезду. Одна с ребёнком на руках упала в грязь, пронзительно закричала, а ребёнок заплакал.
– Душегубы проклятые, прости Господи! – запричитала старушка.
– Молчи, ведьма, а то живо дух выпущу! – солдат с длинным вихром, свисавшим из-под фуражки с полуоторванным козырьком, ударил её коленом в живот.
Я бросился к старушке и подкованным каблуком “случайно задел” голень солдата. Матерясь на всю площадь, он повалился на тротуар.
– Товарищ, что с тобой?! – я наклонился, делая вид, что пытаюсь помочь. Резко опустил колено на грудь и вдавил кулак в открытый рот. Хрустнули гнилые зубы и солдат потерял сознание. – Подскользнулси? Давай на лавку. Самогона ему!
В здании вокзала штатские в кожаных куртках и солдаты с красными тряпками на рукавах пытались направлять толпу.
– Вали на военную! Оттель идёт! – распоряжался мальчишка в солдатской шинели.
– Гайда туды! Станционному штык в пузо, ежели паровоза не дасть! Буржуи ездять, а мы тутки подыхай?!
Поезд ожидали в 22.20. Толпа перед выходом на платформу давила и колыхалась. Я достал удостоверение. Клочку бумаги предстояло пройти первую проверку. Если не получится, обыщут и расстреляют.
– Проходи, товарищ! – хриплым голосом объявил косматый солдат, едва взглянув на удостоверение.
Но впереди образовалась ещё одна толпа.
– Долой начальников! Попили кровушки нашенской! Чаво смотреть! Напирай, товарищи! Вали на военную!
Мы медленно поползли к деревянной будке, где в моём удостоверении поставили печать “Проверено. Военный комиссар Николаевского вокзала”. К удивлению, военная платформа оказалась заполнена женщинами, детьми, штатскими, фабричными и беженцами из Ямбурга и Нарвы, спасавшимися от германского наступления. На куче мешков поскрипывал граммофон с помятой трубой, а мы пробирались через сундуки и давили сапогами тюки и корзины. Торговки ухитрялись продавать съестное. Я успел купить чайной колбасы и ломоть хлеба. Откусив, понял, что колбаса не “чайная”, а “отчайная”, из мёртвой конины или псины, а хлеб оказался липким, несъедобным суррогатом. Вдруг с Лиговки лавиной хлынула толпа солдат, выдавив людей на полотно.
Конец