Сезон пурги и пепла. Павел Беляев
вытянуть из скрытных весьцев то немногое, что они не боялись сболтнуть.
Как и предполагалось, здесь всё-таки существовала своя религия, весьма отличная от общепринятой веры Храмовых скал. Она, эта религия, связана больше с ночью и изнанкой мироздания, поэтому при свете дня её символов увидеть не получится – это философы не выпытали у местных, а скорее поняли сами из многих недомолвок и перемигиваний.
Чем больше пришельцы замечали таких недомолвок, чем чаще они ловили вскользь и по неосторожности брошенных подробностей, тем проще им становилось выпытывать сведения у следующих весьцев. И тем не менее белых пятен и предположений по-прежнему было больше, чем хотелось бы, и Азарь с Лугином очень серьёзно надеялись, что эта ночь многое сможет прояснить.
К вечеру ударил мороз. Азарь и Лугин продрогли так, что были вынуждены оставить свои попытки разговорить местных и спрятались в тёплой избе.
Глухарь до ночи отлёживался на печке – грел старые кости, которые ломило от непогоды, и всё жаловался, что холода нынче грянули рано, снега толком ещё не выпали, как бы озимые морозом не побило.
А мороз, как назло, всё крепчал.
Когда время перевалило за полночь, в избе Глухаря все давным-давно спали. Сам хозяин семейства храпел так, что диво, как ещё не перебудил всех остальных?
Философы осторожно выбрались из-за занавески и, держа под мышками свои осенние полукафтанчики, выскользнули на улицу. Нормально оделись уже на крыльце.
– Куда это вас понесло на ночь глядя? – раздался голос Глухаря.
И философы поняли, что ночью тут явно происходит что-то интересное.
Весь следующий день Азарь и Лугин провели в приготовлениях.
Для начала они прогулялись вдоль околицы и собрали кой-какие травы, что ещё не до конца побило морозом. Что-то былинками торчало из-под тонкого снежного покрова, что-то пришлось откапывать. А что-то, например серьги полыни и корень чистотела, Азарь сумел умыкнуть у самого Глухаря в его избушке.
Затем старый философ увёл всех за собой в избу старосты, а его ученик остался, сказавшись больным. И пока вся весь, включая и семейство Глухаря, слушала россказни Лугина, Азарь старался припомнить всё, чему его научила ведунья Поляна, которая была молодцу кем-то вроде второй матери.
Кое-как Азарь сварил сонный отвар, а чтобы отбить запах, нарочно сжёг в печи кашу перед самым приходом хозяев.
Когда Куропатка вошла в светёлку, у неё глаза полезли на лоб от едкого дыма, что затянул собой всё помещение. Сорвав с головы шаль, она принялась размахивать ею, как флагом.
– Глухарь! Дверь пошибче отвори! Распахивайте ставни живее, пока мы все тут не удохлись! Ты что наделал, лихоимец?!
Азарь стоял посреди комнаты и изображал виноватого и сбитого с толку простака так убедительно, что ему чуть было не поверил даже Лугин.
– Да