Джинсы, стихи и волосы. Женя Снежкина
Петровку или в Пентагон?
– В Пентагоне сейчас от пятидесятисемитов не продохнуть. Пойдем на Петровку, заодно и прогуляемся. Ты с нами?
Мы пошли по бульварам. Только сейчас я увидела, сколько в Москве уродливых зданий. Проходя мимо каждого из них – ТАСС, МХАТа, «Известий» – Бранд тыкал пальцем и с раздражением спрашивал: «Что это? А это?» На что Ангел каждый раз вздыхал и отвечал: «Совок».
Когда мы проходили мимо Дома актера, там стояла толпа. Люди читали газеты, прикрепленные к специальным стойкам, и бурно обсуждали. Мы прошли по Страстному бульвару и на перекрестке с Петровкой зашли в кафе, в котором людей с длинными волосами было видимо-невидимо. Бранд и Ангел со всеми здоровались, иногда представляли меня и мне кого-нибудь.
– Это Дева. А это Собака, Хоббит, Валенок, Ли, Шнурок, Афганец…
Я не смогла запомнить все имена. Бранд исчез в толпе, потом вернулся с чашкой кофе.
– Держи. Сегодня угощаю, но потом платить будешь сама.
Мне было так хорошо рядом с ними! Кофе был крепкий, не то что родительский, который они для меня разбавляли до воды. Я таяла от запаха кофе, дыма сигарет и счастья. Я их нашла! Я здесь!
– А можно я приду сюда завтра?
Бранд опять коснулся кончика моего носа:
– Запомни первое правило. Никогда ни у кого не спрашивай разрешения. Второе правило: если пачка сигарет лежит на столе – она для всех.
– А третье?
– Это я тебе, дорогая, потом как-нибудь расскажу.
А про то, что было дома, я даже думать не хочу.
Глава вторая
Когда я зашла в студию, там были уже почти все. Леночка, как обычно, сидела в углу и зыркала на Колю, который как обычно о чем-то говорил с Ниной. Через несколько минут после того, как я вошла, дверь приоткрылась, и в эту щелочку влез Вова. Обратно в щель он сказал: «Мама, мама иди уже. Я приду. Пожалуйста, иди». Говорил он тихо и ласково. Нина и Коля переглянулись.
– Как ты живешь с этим?
– Как-то.
– Я не представляю как это, когда тебя пасут двадцать четыре часа в сутки.
– Она меня до сих пор из школы встречает. А я в девятом.
– Фигассе. А чего ты ее не пошлешь?
– Жалко ее.
– Парень, а у тебя не стокгольмский синдром, часом?
Володя грустно посмотрел на Колю.
– Я хорошо знаю, что такое стокгольмский синдром, не щупай мою эрудицию. Просто ты мою бабушку не видел.
Он сказал это так просто и так печально, что мне стало страшно.
– Подожди. То есть ты это все… Ты вот так… Изображаешь, что ли?
– Подыгрываю. Ну а что делать? Сказать ей «явка провалена»? Бросить ее? Она же по-другому жить не может. Вот так не объяснишь…
Тут в комнату влетел Володарский.
– Дорогие мои студийцы! – начал он с порога. – Последнее время мы были заняты только обсуждением стихов друг друга…
Врал. В основном мы слушали его стихи и иногда выдавливали из себя комплименты.
– Я закончил пьесу! Это будет постановка о поэзии, о словах, о людях, которые говорили слова и этим изменили мир!
– Наверное, про революционеров, – сквозь